Читать книгу - "Фронда - Константин Кеворкян"

Еще раз следует отметить, что вырвавшаяся было из-под власти государства народная стихия не вызвала симпатии у городской интеллигенции; народ, как объект социальной инженерии, являлся естественным «полем» для экспериментов новой элиты. Идеализации условный Каратаев более не подлежал. Его новому закабалению придавался в глазах интеллигенции смысл как экономический (а где еще взять ресурсы для грандиозных свершений), так и воспитательный (иначе с этой «недисциплинированной толпой» нельзя).

СМИ, публицистика, литература в эру первых пятилеток были склонны иронически отзываться о селе с его консервативным бытом. Традиционная культура видится горожанам как странно-архаичная, неуместная на фоне тракторов, самолетов, телефонов и других символов современности. Когда К.Чуковский вспоминает о дружеских посиделках с коллегами-писателями, меня поражает ход их рассуждений: «Федин начал с очень живописного описания, как он семилетним мальчиком ехал с отцом в какой-то Саратовской глуши, и все встречные крестьяне кланялись ему в пояс. А Леонов стал говорить, что шестидесятники преувеличили страдания народные, и что народу вовсе не так плохо жилось при крепостном праве»^[65] (115). Знаменитые советские писатели вспоминают симпатичные им картинки угнетения народа. Символична в этом отрывке перекличка шестидесятников ХIХ и ХХ веков.

Коллективизация обернулась грандиозными катаклизмами. Тот тип колхоза, в который пытались втиснуть крестьян, был несовместим с их представлениями о хорошей или даже нормальной жизни. Не имея возможности и желания сопротивляться активно, основная масса крестьян ответила пассивным протестом: уходом из села, сокращением пахоты, убоем скота. Но в ряде мест случились и вооруженные восстания (с января до середины марта 1930 года на территории СССР без Украины было зарегистрировано 1678 бунтов), росло число убийств в конфликтах между сторонниками и противниками колхозов. Будущий личный переводчик Сталина В. Бережков вспоминает, как у них дома в Киеве обитал жилец, человек посланный партией проводить коллективизацию в украинских селах:

«…Проснувшись ночью, я нередко слышал его глубокие вздохи, а порой и страшные стоны. Как-то мама спросила его об этом. Он помялся, помолчал, но все же ответил:

– У меня очень трудная работа. Организовывать колхозы не так-то просто. Но как дисциплинированный партиец я должен выполнить данное мне поручение. Вам трудно себе представить, что такое раскулачивание и выселение людей из родных мест. Это страшная человеческая трагедия. Ведь не только мужчины-кулаки, но их жены, старики-родители и дети – все должны быть депортированы. Видели бы вы, как прощаются они со своим домом, со своей скотиной, с землей, за которую воевали в Гражданской войне на нашей стороне! От такой картины не то, что закричишь в ночи – готов убежать, куда глаза глядят» (117).

Эта драматическая картина и вспоминается нам, когда мы почти хором говорим, что на земле во время коллективизации извели «настоящего хозяина»: отсюда, мол, все наши беды! Однако, внимание, в 1930–1931 годах на спецпоселения («кулацкая ссылка») было выслано 381 026 семей общей численностью 1 803 392 человека. Это – всего 1,5 % крестьянских дворов, а официально к кулакам причислялось около 3 % дворов. Считать, что «справные работники» составляли чуть больше одной сотой нашего крестьянства – нелепость. Далее. Современная пропаганда уверяет нас, что кулаки в основном были высланы на север и работали на лесоповале. В действительности первая по численности местность спецпоселений – Казахстан, вторая – Новосибирская область. На работах было занято 354 тысяч человек, из них на лесоразработках всего около 12 тысяч (118). Основная масса трудилась все же в сельском хозяйстве. Но вот сколько напуганных крестьян разбежалось по стране и спасались в городах?! Это учету не подлежит.

Просвещенная элита с гадливым равнодушием взирала на народные страдания. В качестве исключения пытаются привести позицию тех партийцев во главе с Н. Бухариным, которая вошла в историю партии под названием «правый уклон». Благодаря конфликту со Сталиным, Бухарин незаслуженно приобрел, пользуясь модным сегодня словечком, «имидж» защитника крестьянства, чуть ли ни почвенника-патриота.

В действительности же интеллигентный покровитель Мандельштама Н. Бухарин, выступая против «сплошной коллективизации», стремился защищать вовсе не крестьянство, а исключительно большевистскую власть, для которой крестьянское сопротивление представляло смертельную опасность. В своем вызвавшем резкие нападки Сталина докладе «Политическое завещание Ленина» (21 января 1929 года), он заявил, что «если возникнут серьезные классовые разногласия между рабочим классом и крестьянством, “гибель Советской республики неизбежна”… По мере развертывания коллективизации Бухарин убедился в том, что ни о какой гибели Советской республики не может идти речи, и уже19 февраля 1930 года в опубликованной в “Правде” статье громогласно заявил, что с кулаками “нужно разговаривать языком свинца”» (119).

Нанося фатальный удар по крестьянству, государство обрекало себя на недоедание. В те времена в СССР промышленным хлебопечением обеспечивалось только 40 % городского населения. А крестьянство, составлявшее тогда большинство населения нашей страны, обеспечивало себя хлебом самостоятельно, за счет домашней выпечки. И лишь после страшного голода 1932–1933 годов, укрепления власти колхозов на селе и создания мощной пищевой промышленности в середине 1930-х страна постепенно начала выпутываться из последствий амбициозного и плохо продуманного эксперимента по приживлению практики киббуцев.

Наши крестьяне, в конце концов, нашли сочувствие, но не от собственной интеллигенции, которая молчала за редким исключением, но среди интеллектуалов Запада. И каких интеллектуалов! «…Миллионы скорбящих и страждущих крестьян, у которых отобрали их землю, опустошаемую и разоряемую безумным экспериментом по парализующему коллективизму; голод, от которого ежегодно гибнут миллионы людей… Это рассказ о безымянных страданиях и невообразимых лишениях, которые терпит народ с населением в сто шестьдесят миллионов человек… Грубое и безжалостное управление горсткой террористов, состоящей по большей части из евреев…» (120).

Кто же так трогательно сопереживает нашему народу!? Это главный гитлеровский пропагандист, доктор Йозеф Геббельс на ежегодном партийном съезде НСДАП 13 сентября 1935 года распинается, а вы могли подумать, что душевные слова произносит кто-либо из современных либеральных политиков. Разве что еврейская тематика выдает одного из руководителей нацистов, которые вполне искренне считали коммунизм и Октябрьскую революцию порождением еврейского духа. И подпевал из местных до сих пор у них хватает. Но тут можно и нужно не соглашаться. Евреи им революцию делали!? А кто виноват в импотенции Центральной Рады, пьяном разложении тыла Деникина, анархическом восстании украинца Махно. Сами себе Рабиновичи.