Читать книгу - "Тайная дипломатия Кремля - Леонид Млечин"

— А у нас централизованная дипломатия, — говорил возмущенный своеволием посла Молотов. — Послы никакой самостоятельности не имели. И не могли иметь, потому что сложная обстановка, какую-нибудь инициативу проявить послам было невозможно. Послы были исполнителями определенных указаний…

Молотов считал, что только он один занимается дипломатией. Остальные должны просто исполнять его указания, не отступая ни на шаг от инструкций. Еще при Литвинове посол, полпред мог спорить с наркомом, обращаться в ЦК, к Сталину в случае несогласия. При Молотове это уже стало невозможно. Да и послы уже были такие, которым и в голову не приходило спорить с наркомом: что начальство приказало, то и правильно.

В июле 1943 года Литвинов писал Молотову из Вашингтона, что Советскому Союзу следует установить близкие отношения с президентом Рузвельтом, который расположен к более тесному сотрудничеству с Советским Союзом. Совет проигнорировали.

В начале 1943 года Литвинов говорил с обидой знакомому американскому журналисту: «Я больше не могу быть мальчиком на побегушках. Любой сотрудник в моем посольстве может выполнять ту работу, которая поручена мне. Мне приходится только подчиняться приказам. Это невыносимо. Я возвращаюсь домой».

Максим Литвинов почти откровенно выражал несогласие с линией Молотова, и иностранные дипломаты это знали.

7 мая 1943 года, незадолго до возвращения в Москву, Литвинов побывал у заместителя государственного секретаря США Самнера Уоллеса. Он говорил о негибкости советской системы. По его словам, у Сталина в результате изолированности от внешнего мира сложилось превратное представление о Западе и он недооценивает роль общественного мнения на Западе.

В такой же тональности он беседовал и с американскими журналистами, которых хорошо знал и чьей скромности доверял. Максим Максимович только предупреждал их, что донесения американского посольства из Москвы в Вашингтон становятся известными советским должностным лицам.

Литвинов рассказывал, что наркоматом руководят три человека: Молотов, его заместители Вышинский и Деканозов, «и ни один из них не понимает ни Америки, ни Англии». Его возмущал ограниченный кругозор этой троицы. Владимир Георгиевич Деканозов, бывший посол в нацистской Германии, «сидел бок о бок с Риббентропом в течение года — и это все, что он знает о зарубежных странах».

Литвинов считал, что Советскому Союзу нужна поддержка американцев и англичан. А Молотов и его помощники были заинтересованы в том, чтобы выпячивать разногласия с Западом. На неуступчивость западных стран можно было свалить любые неудачи в политике. Когда Сталин получил отсоединенных Штатов все, что было можно, нужда в Литвинове отпала, и Молотов добился его возвращения в Москву.

Впрочем, есть и другое объяснение. Сталин, раздраженный очередной отсрочкой открытия второго фронта, летом 1943 года решил демонстративно понизить уровень представительства: из США убрал Литвинова, из Англии — Майского, а заменил их молодыми дипломатами: в Вашингтон поехал Андрей Андреевич Громыко, в Лондон — Федор Тарасович Гусев.

Крестьянский сын, Гусев, прочитал в газете объявление о наборе в Институт дипломатических и консульских работников при НКИД, поехал в Москву и был принят. В 1937 году приступил к работе в наркомате, в июне 1939 года стал заведующим 2-м Западным отделом, который ведал отношениями с Великобританией. После нападения нацистской Германии на Советский Союз Федор Гусев оказался на ключевом направлении. Но профессиональному успеху сопутствовало личное горе. Жена Гусева эвакуировалась под Казань — вместе с другими семьями сотрудников наркомата. Они оказались в очень трудных условиях, маленький сын Гусевых простудился и умер^[2].

В июне 1942 года Федор Тарасович стал первым посланником в Канаде, установившей дипломатические отношения с СССР. Ровно через год его внезапно отозвали в Москву и объявили о переводе в Англию. Нового посла в Лондоне принял Сталин. Гусев честно сказал, что молод для такого поста — ему было тридцать семь лет.

«У нас нет других людей, — ответил Сталин. — Многие сейчас на фронте. Нам же нужно отозвать посла Майского, который слишком оправдывает действия англичан, саботирующих открытие второго фронта в Европе».

«Ошеломлен сообщением о замене Майского Гусевым, — записал в дневнике Литвинов. — Вот уж действительно не ожидал».

Британцы сталинский жест восприняли как пощечину. Английские дипломаты возмущались: «Гусев плохо знал английский, не проявляя никакой инициативы, похоже, его взяли на дипломатическую службу из колхоза или после школы НКВД».

Черчилль был раздражен, не принимал Гусева. Когда британский премьер-министр прилетел в Москву в октябре 1944 года, Сталин за обедом провозгласил тост: «За моего лучшего друга, посла СССР в Великобритании, товарища Гусева!»

Отношение англичан к Гусеву стало лучше. Премьер-министр часто с ним беседовал, высказывал свои идеи, адресуясь, разумеется, к Сталину. Именно ему премьер-министр Черчилль сказал 18 мая 1945 года: «Одно из двух: или мы сможем договориться о дальнейшем сотрудничестве между тремя странами, или англо-американский мир будет противостоять советскому миру, и сейчас трудно предвидеть вероятные результаты, если события будут развиваться по второму пути».