Читать книгу - "Повседневная жизнь Версаля при королях - Жорж Ленотр"

Дважды или трижды в утренние часы здесь можно было видеть, как Людовик XVI, выйдя из своего кабинета, направляется в сторону Зала войны посмотреть на термометр, что висел на окне обращенного к северу Аполлонового зала. Здесь жили вполне по-буржуазному, несмотря на все великолепие, к нему так привыкли, что воспринимали галерею как обыкновенный коридор.

Чего стоит найденный де Нолаком^[209] документ (он относится к 1754 или 1755 году), где мы читаем, например, такое: «Караульные не должны позволять, чтобы во дворец, не имея на то разрешения, проводили животных. Только принцы и принцессы царствующей семьи имеют право допустить к своим покоям коров, коз или ослиц; в виде особой милости эти права даны еще нескольким лицам…» Разносчики воды и дров тоже свободно проходят во дворец. По всем этажам, лестницам и приемным бродят уличные торговцы; улица проникает внутрь замка, достигая самой Зеркальной галереи. Постоянное хождение туда-сюда, шум, толкотня… Вход в замок запрещен лишь монахам и людям «со свежими следами оспы».

А потом за несколько дней все обратилось в пустыню.

Октябрь 1789 года. Людовик XVI уже в Париже. Колоссальный Версаль эвакуирован за считанные часы; в прекрасном дворце, что на протяжении ста лет был центром мира, царствует гнетущая тишина. Вдоль анфилад, с шумом отворяя и захлопывая двери, разгуливают сквозняки; шелушится живопись плафонов… тускнеют зеркала… Но каждые четверть часа в этой огромной пустоте чуть слышится далекий, постепенно замирающий звук флейты и арф: то продолжают жить оставшиеся в комнате королевы часы; своей нежной песенкой они отмеряют в покинутом королевском жилище каждый час революционной эпохи.

* * *

Разумеется, у вещей есть душа: она сотворена из наших воспоминаний, из наших собственных переживаний, из всех испытанных радостей и горестей, бесстрастными свидетелями которых им довелось быть.

Душа Зеркальной галереи в таком случае неразрывно слита с душою самой Франции; это прекрасно ощущали немцы, когда в 1870 году избрали галерею местом крещения своей Империи.^[210]

В Берлине в королевском дворце хранится картина, изображающая это событие: сколько же в ней налитых гордостью фигур, сколько касок, знамен, сапог, сколько излучающих удовлетворенное вожделение бородатых лиц! И какая демонстративная заносчивость в посадке этих рейтаров,^[211] чьи широкие плечи рисуются на серебристо-сером фоне пилястр и зеркал, со стыдом отражающих в себе это зрелище…

Но зато каким же был реванш! Менее полувека минуло, и галерея, где разносились крики в честь бессмертной монархии, стала свидетельницей ее крушения… История обожает такие повороты на сто восемьдесят градусов^[212]…

С самого начала протянувшаяся меж Залами войны и мира галерея предназначалась для блестящей роли; для ее украшения в 1681 году Лебрен задумал громадный живописный плафон. Подняв к нему взгляд, мы различаем там на потолке среди нарядной толчеи бесчисленных Марсов, Минерв, поверженных гигантов, скованных рабов, победных пальмовых ветвей, грифонов и гирлянд Францию, представленную в облике вечно юной богини; ее сопровождают Грации, сплетающие венки; рядом с нею — осененное розами Благоденствие и женская фигура, простирающая оливу, — Мир. В самом центре композиции представлено облако; оно уносит прочь Германию с ее орлом, в то время как обозленное своим поражением Властолюбие одной рукой вырывает корону у поверженного короля, а другой поджигает факелом дворцы и храмы. Знатоки могут что угодно говорить об этой живописи, но никто не помешает мне думать: в те два дня, когда Лебрен исполнял эскиз плафона, он был больше, чем великим художником, — он был пророком.