Читать книгу - "Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции - Анри Мишель"

По отношению к этому суверену отдельные лица имеют прежде всего обязанности и только затем уже права. Бюше настаивал на соотношении права и обязанности. Обязанность «вытекает непосредственно из принятия цели». Право не что иное, как «средство для выполнения обязанности»^[745]. Так как обязанность господствует над правом, то сущность власти должна заключаться уже не в господстве над другими, а быть, по существу, готовой на самоотречение и пожертвование. Здесь снова проявляется идея Сен-Симона. Возвыситься в социальной иерархии можно только путем самоотречения. «Первым по социальному достоинству будет тот, кто захочет быть последним в пользовании материальными благами». Французская революция закончится в тот день, когда «добровольная бедность будет превозвышена, а богатство – принижено»^[746].

Какая же доля свободы возможна в том образцовом обществе, которое возвещает и изображает нам Бюше? С первого взгляда может показаться, что эта доля незначительна. Мы до сих пор не касались, однако, еще одной стороны в учении Бюше – стороны экономической.

Являясь противником философского и политического индивидуализма, Бюше с такой же энергией критикует и принцип конкуренции. Введение в историческую науку открывается рассуждением о тенденциях той эпохи, рассуждением, в котором звучит жалоба, общая всем только что изученным нами школам. Нет никакой гармонии, повсюду «завистливый эгоизм в отношениях друг к другу»^[747]. Нет настоящего равенства: право наследования господствует во всех областях^[748]. Необузданная конкуренция влечет за собой понижение заработной платы и нищету рабочих^[749]. Организация труда обнаруживает «глубокие и отвратительные язвы»^[750].

Бюше, однако, не только предает проклятию индивидуализм экономистов: он опровергает его. Он обращает против самой системы сильнейший из выставленных ею аргументов – интересы цивилизации. Цивилизация погибла бы, говорили первые экономисты и повторяли за ними их последователи, если бы индивидуализм не извлек ее из ничтожества и не заставил прогрессировать. На это Бюше возражает: если бы где-нибудь царствовал абсолютный индивидуализм, общество «осталось бы неподвижным», ибо принцип, на который бы оно опиралось, т. е. эгоизм, «ни на одну йоту не изменился с начала мира». Мы не должны забывать, что прогресс осуществляется «массами, человечеством, нацией, а не отдельными людьми»^[751].

Мыслитель, который подобным образом представляет себе мир, созданный индивидуализмом, разумеется, должен был превозносить право государства. Бюше так именно и поступает, освящая это право в следующих двух формах: права общества вообще и права правительства в частности на вмешательство в дела граждан.

С момента возникновения общей цели кто-нибудь должен «предвидеть, каким путем следует идти, чтобы добиться результата», а также располагать, классифицировать «различные движения в порядке, требуемом достижением самой цели»^[752]. Такова задача правительства.

В экономической области должно иметь место «коллективное предвидение», которое может принадлежать лишь ему^[753]. Действуя «как политическая власть», государство не должно иметь иной границы для своего господства, кроме чувства долга^[754].

Кроме того, Бюше кажется трудно допустимым противоречие между индивидуумом и государством. Разве индивидуум существует вне общества и не обязан ему всем? В свою очередь, разве для общества и государства, являющегося обществом, получившим известную «конституцию», может быть «что-либо драгоценнее», чем его члены^[755]? Разве индивидуум и государство не представляют собою двух одинаково необходимых один для другого существований, обеспечивающих друг другу высшее благо^[756]? Разве Бог не создал их «друг для друга»^[757]?

Я хорошо знаю, что на практике Бюше признает существование этого антагонизма и сознается, что государство часто злоупотребляло своим правом^[758]. Я знаю также, что в Трактате о политике, написанном, – не надо забывать этого, – в эпоху Второй империи, Бюше менее склонен выступать адвокатом государства. Тогда он более занят тем, чтобы «спасти личную инициативу»^[759]. Он придает должное значение «общественным вольностям»^[760] и форме правления, гарантирующей их или угрожающей им^[761]. Он сам излагает в достаточно либеральных выражениях то, что он называет «истинным учением о пределах свободы»^[762].

Но даже тогда, даже в том случае, когда он явно подчиняется влиянию обстоятельств, он не теряет из вида своей первоначальной точки отправления.