Читать книгу - "Легендарные разведчики - Николай Долгополов"

Была, по моим изысканиям, не более, и еще одна агентурная сеть, которую контролировал или с которой сотрудничал Фишер. И в Америке ему пригодилось знание немецкого. На восточном побережье США он был связан с немцами-эмиг-рантами, которые боролись с Гитлером еще до и во время Второй мировой войны. Это они совершали диверсии в различных захваченных фашистами странах. Тут всплывает имя боевика Курта Визеля, в годы войны помогавшего известному диверсанту-антифашисту Эрнсту Волльвеберу. В Штатах он сделал отличную карьеру, став инженером судостроительной компании в Норфолке. В конце 1949-го и в 1950-х годах Ви-зель имел доступ к самой секретной информации.

Есть некоторые, подчеркну, некоторые основания предполагать, что в годы Великой Отечественной Фишер действовал в определенных эпизодах под именем Рудольфа Абеля.

Рудольф Абель и Вилли Фишер были друзьями. В столовую и то ходили вместе. На Лубянке шутили: «Вон Абели пришли». Возможно, они познакомились в Китае, где оба работали радистами. Может быть, судьба свела их в 1937-м, как считает дочка Фишера Эвелина.

В военные годы оба жили в маленькой квартирке в центре Москвы. Жены, дети были отправлены в эвакуацию. И вечерами на кухне собирались трое. Их даже окрестили, что было по тем временам оригинально и смело, «тремя мушкетерами».

Кто же был третий? Когда через несколько десятилетий после войны разрешили выезжать за границу и навсегда, третий, радиожурналист Кирилл Хенкин, чекистом так и не ставший, собрался и уехал. К удивлению, отпущен он был мирно, без скандалов, пообещав хранить молчание.

Молчание, возможно, и хранил, однако книгу «Охотник вверх ногами» о Вильяме Фишере и его последних мгновениях написал. Ну да бог с ним, с Кириллом Хенкиным, скончавшимся в возрасте около девяноста лет в Германии. Некоторые эпизоды из его книги любопытны. Выехавший из СССР Хен-кин вынужден был соблюдать законы эмигрантского жанра, иначе кто бы издал книгу. Но вот момент, сомнений не вызывающий. Начались чистки, и кабинет, в котором сидели Рудольф Иванович Абель и четверо сослуживцев, с каждым днем пустел. Один за другим коллеги куда-то вызывались, уходили и не возвращались. На столах, затем ночью опечатывавшихся, оставались личные вещи, стаканы с чаем. А на стуле долго висела чекистская фуражка. Ее почему-то не убирали, и она служила грозным напоминанием о судьбе ее владельца.

Я рискну высказать догадку о причинах настоящей дружбы двух героев этого повествования. Было в судьбах двух разведчиков — Абеля и Фишера — нечто общее, что, как мне кажется, их и сблизило. Оба не были баловнями фортуны. Судьба их била жестоко: душевные раны от ударов своих же заживают трудно. И заживают ли? Вильяма Фишера, как известно, в довоенные годы чисток и расстрелов уволили из НКВД. Рудольфа Ивановича Абеля после расстрела брата — старого большевика — тоже выкинули из органов, а потом вернули. И хотя жена происходила из дворян, а родственники остались в оккупированной Риге, в дни войны его не трогали.

Видимо, Абелю доверяли, раз дело ограничилось лишь письменными оправданиями:

«В отдел кадров НКВД СССР.

Рапорт.

Довожу до сведения, что на временно оккупированной немцами территории Латвийской ССР в г. Риге остались проживавшие там мои родители и младший брат.

О судьбе моих родных мне ничего не известно.

Зам. нач. 3 отделения 4 управления НКГБ СССР, майор Госбезопасности Р. Абель».

К счастью для майора, он был крайне нужен: «…С августа 1942 г. по январь 1943 г. находился на Кавказском фронте в составе опергруппы по обороне Ілавного Кавказского хребта. В период Отеч. войны неоднократно выезжал на выполнение специальных заданий».

И ключевая фраза, дающая ответ на вопрос, чем он занимался: «Выполнял спецзадания по подготовке и заброске нашей агентуры в тыл противника».

Война у каждого своя

Дочь Фишера Эвелина рассказывала мне о дружбе отца с Рудольфом Ивановичем Абелем, о том, как жила ее семья во время войны.

— Точно судить не берусь, но встретились они с Рудольфом Абелем, вероятно, в году 1937-м, когда оба служили в органах. И появился он у нас, на Втором Троицком, после нашего возвращения из Англии, приблизительно в декабре. И вскоре стал приходить часто.

Папа был выше дяди Рудольфа. Он — тощий, темный, плешь у него приличная. А дядя Рудольф — блондин, коренастый, улыбающийся, с густой шевелюрой. Третий друг появился гораздо позже — Кирилл Хенкин. В военные годы он у них учился в школе радистов, и отец с дядей Рудольфом с ним в ту пору сошлись. Так Хенкин рассказывал, что их там никто не различал. Были совершенно не похожи, но тем не менее их путали. И потому, что очень много свободного времени проводили вместе. Они были Абель с Фишером или Фишер с Абелем и ходили в основном парой. Видимо, делали одно и то же дело. Но какое — не знаю, мне судить трудно, и не касается это меня ни в коей мере. Их работа — это их работа. А дружили они очень.

Сначала, до войны, они дружили еще с Вилли Мартенсом — звали его Вилли Маленьким. Он был моложе дяди Рудольфа, поэтому назывался Маленьким. У меня даже есть подозрение, хотя какое тут подозрение: дядя Вилли одно время тоже работал в Комитете. Потом всю жизнь, и во время войны, в военной разведке. Отец дяди Вилли и мой дедушка, оба старых большевика, друг друга хорошо знали. У Мартенсов дача тоже была в Челюскинской. Я и с Мартенсом-старшим — Людвигом Карловичем — была неплохо знакома: типичная немецкая личность с хорошим таким брюшком. Вот они втроем, еще до Хенкина, и дружили.

Во время войны, когда мы с мамой жили в Куйбышеве, папа, дядя Рудольф и Кирилл Хенкин жили втроем в нашей квартире. Потому что у дяди Рудольфа в доме, по-моему, номер 3 по улице Мархлевского, окна были выбиты: напротив упала бомба, вставить стекла было невозможно, и он перебрался к папе на Троицкий. А Кириллу, который учился у них в разведшколе, вообще негде было жить. И он тоже приходил к папе на квартиру. Спал вот на этих двух креслах — им лет по 300, вероятно, середина XVIII века. Кирилл связывал их веревочками и спал. Но почему спал на креслах, я не понимаю, кроватей там было достаточно. Может, матрасов не хватало, а кресла — более или менее мягкие. Во всяком случае, эти трое мужчин жили, как умели, вели хозяйство. Завесили окна, так они у них завешенными и оставались. Папа рассказывал, что когда они стали нас ждать и затемнение сняли, то пришли в ужас от того, какого цвета стены. Тогда была клеевая краска, обоев не было, и стены они помыли, дядя Рудольф помогал. А он к тому времени, к марту 1943-го, уже вернулся к себе, на Мархлевского. Там и после его смерти жила жена дяди Рудольфа — тетя Ася, до тех пор, пока на склоне лет, уже когда сама себя никак не могла обслуживать, не переехала в пансионат. Детей у них не было…

Отца вернули в органы в сентябре 1941-го. Позже, уже в 1946-м, в доме ходили разговоры, будто поручился за него любимец Берии генерал Павел Судоплатов. И вот в это я склонна верить. Судоплатову, о котором отзывались как о суровом профессионале, нужны были опытные и проверенные люди. Отец сразу пошел на работу, исчезал из дома, не показывался сутками. Мама не слишком волновалась, наверняка знала, где он и что он.