Читать книгу - "Фатьянов - Татьяна Дашкевич"

В доме, полном гостей — Галина Николаевна и подругу иногда с ее семейством привозила — чистили рыбу, перебирали вишни, балагурили, громко переговаривались.

Тогда «убежищем» для Фатьянова становился домик с казенным названием «бакен № 106». Стоял он на берегу Клязьмы, в полдороге от Мстеры.

Эту крошечную избушку неподалеку от деревни Налескино в простоте именовали будкой, а обитал в ней бакенщик Алексей Ефимович Бударин с дочерью по имени Зинаида. Жили отец да дочь и хозяйствовали в ближайшей деревне Калиты. Но из-за особенностей работы, которая напоминала лошадиное ночное, они коротали здесь время ночи и время дня. Днем — отдыхали…

В человеке любом живет все же отшельник, монах.

Дядя Леня это хорошо понимал — сам таков. Он умел красиво сказать, умел и помолчать. В судке у него всегда копошились стерлядки, а дочь варила гостям уху, пекла блины, хозяйничала. Она была хороша собой, зеленоглазая, с двумя волнистыми косами за плечами. Девушка была лирическим образом этого дикого места, вязниковско-мстерская Олеся. Эти простые красивые люди становились родными для тех, кто с ними знакомился и общался. С какой горечью утраты и сыновней приязнью написан рассказ Сергея Никитина «Снежные поля» — рассказ о похоронах старого бакенщика. Нетрудно догадаться, кто стал его прототипом.

Сейчас в мифологизированных — и не всегда добросовестно — воспоминаниях об Алексее Ивановиче можно прочесть, что у дяди Лени постоянно собирались нешуточные компании и весело коротали недели под гостеприимным кровом… Да, изредка бывало и такое. Но уж никак не неделями. Сами условия крошечного домика не позволили бы разместить в нем много гостей. Фатьянов же сюда приезжал, чтобы никто ему не мешал. Ни одна душа.

Он приезжал сюда работать, а не веселиться.

Вопреки его наивному расчету, все знали, где его искать. Молодой Борис Симонов как-то раз специально в редакции взял командировку во Мстеру, зная, что на бакене сейчас живет Фатьянов. Он туда зашел, принят был приветливо, но сдержанно. И не обиделся — знал, что поэт уехал поработать. Сюда же устремлялся после отъезда поэта Сергей Никитин. Его прекрасная проза словно бы искала и находила здесь единственно нужную интонацию. Так они и жили подолгу на «бакене № 106».

Алексей Иванович работал за плотно закрытой дверью будки.

Иногда к вечеру выходил размяться, посмотреть на Клязьму. Он видел, как в сумерках бакенщик на лодке отплывал от берега — с факелом, как властелин света и тьмы или как охотник на сома. В половодье и межень, в грозу и ведро он зажигал бакены, которые освещались простенькими керосиновыми лампами. Так было до тех пор, пока не иссякли родники, питающие Клязьму. Суда, крупные и малые, лодки рыбарей, любителей ночного лова, береговые путники и небесные самолеты — все определялись на местности по этим бакенам.

С берега было видно, как под звон кузнечиков и щелканье соловьев, лягушачье многогласье и плеск волн, бесшумно зажигаются фонари на водной глади, на мгновенье высвечивая силуэт человека в лодке. С рассветом, в туманной кисее нового дня, в надводную стынь розовеющего воздуха опять отправлялся дядя Леня в своей лодке — гасить огни.

А Фатьянов уже сидел с удочкой, кутаясь в телогрейку, пропахшую дымом костров. Он отдыхал, мечтая, как всякий рыбак, поймать свою царь-рыбу.