Читать книгу - "Загадки Петербурга I. Умышленный город - Елена Игнатова"

В 1865 году в столице открылся зоологический сад. Его хозяйка, предприимчивая голландка София Гебгард, начала свою коммерцию с продажи вафель в Александровском саду. Вафли пользовались большим спросом. Затем она устроила в Пассаже кабинет восковых фигур. Был у нее и небольшой зверинец: волк, рысь, обезьяна, козы. Город выделил Софии Гебгард большой участок на Петербургской стороне неподалеку от Петропавловской крепости для устройства зоологического сада. Царская семья подарила саду двух слонов, леопарда, обезьяну-мандрила, а Академия наук — скелет кита. Газеты сообщали: «В Александровском парке открылся зоологический сад. Он еще не богат, но мы искренне порадовались тому, что публика посещает его довольно усердно».

Правда, основные доходы Гебгард получала не от показа зверей, а от ресторана «Зоология» и увеселительных заведений, занявших бо́льшую часть территории сада. Здесь устраивались экзотические представления: «Битвы и охоты нубийцев», «Африканские карлики», «Дикие люди»… Бедным зверям, к которым прибавились гиппопотам и морской лев, жилось довольно скверно. С утра до ночи их слух терзали шум и крики из пивных, музыка ресторана «Зоология», где шли представления под интригующими названиями вроде «Ночь любви». Городская дума не раз обсуждала вопрос о состоянии зоологического сада и его обитателей.

Важной мерой в благоустройстве столицы стало сооружение водопровода в центральных районах. Это было великолепное новшество. Правда, из-за отсутствия хороших фильтров вода почти не очищалась, и зажиточные люди по-прежнему предпочитали покупать чистую воду из бочек. Это понятно, если вспомнить выступление одного из членов Городской думы на заседании в 1877 году: «Общество петербургских водопроводов снабжает город в последнее время недоброкачественной водой, в которой попадается даже тухлая рыба», что свидетельствовало не только о плохом состоянии водопровода, но косвенно и об изобилии рыбы в Неве. Конечно, она попадала на стол горожан не таким странным образом.

На Неве, Большой и Малой Невках и Фонтанке круглый год стояли садки: баржи, где продавали живую рыбу. Зимой ее добывали подледным ловом в заливе и доставляли в садки, летом сюда подходили рыболовные суденышки. В садках продавали не только живую рыбу, но и балыки, икру разных сортов, рыбу различного посола. Зимой у входа в садок выставлялись громадные замороженные белуги.

Летом за свежей рыбой можно было пойти на тоню. Тони — плоты у берега, с которых ловили неводом, — стояли на реке во многих местах. За небольшую плату можно было «заказать тоню»: рыбаки забрасывали невод, примерно через час вытаскивали его, и весь улов принадлежал заказчику. Дело это было азартное, что-то вроде лотереи. В сети попадались судаки, сиги, лещи, а иногда знаменитые невские лососи. Мелочь заказчик оставлял рыбакам, отбирая себе лишь лучшую рыбу.

Хозяевами тоней в основном были жители пригородного села Рыбацкого: в конце XVIII века они получили по указу Екатерины II право безвозмездно пользоваться рыбными угодьями на Неве и Невках. Рыбацкое было богатым, процветающим селом. И сейчас, когда многоэтажки Невского района подошли к нему вплотную и его окраинные дома заброшены, еще видны следы былого благополучия: двухэтажные и трехэтажные дома, удобные спуски к реке, остатки садов, некогда окружавших село.

Жители Рыбацкого поставляли горожанам свежую рыбу, а с другого берега Невы, с Охты, шли по утрам «целые взводы молочниц с коромыслами, на концах которых побрякивали жестяные ведра с молоком» (А. Н. Бенуа. «Мои воспоминания»), они несли корзинки с маслом и творогом. Тянулись к центру города, к рынкам, бесконечные вереницы возов с разными товарами. На рынке их продавали с возов или сдавали в лавки. Александр Бенуа вспоминал, какими были лавки на рынке: «По стенам на полках стояли бутылки с винами и наливками, банки с леденцами и консервами, а также целый батальон наполовину завернутых в синюю бумагу сахарных голов. В специальных ящиках и витринах лежали пряники, халва разных сортов и неприхотливые конфеты. В бочках же хранился погруженный в опилки виноград разных сортов, сохранявший свою свежесть в течение всей зимы… То и дело один из приказчиков ныряет в святую святых и является оттуда с лежащим на кончике ножа, тонким, как лепесток, куском дивного слезоточивого швейцарского сыра, или с ломтиком божественной салфеточной икры, или с образчиком розовой семги. Но копченый золотисто-коричневый сиг выносится целиком, и его приходится оценивать с виду, лишь чуть дотрагиваясь до его глянцевитой, отливающей золотом кожи, под которой чувствуется нежная масса розовато-белого мяса. Приносятся и черные миноги, и соленые грибки, а в рождественские дни всякие елочные, точно свитые из металла крендели, румяные яблочки, затейливые фигурные пряники с целыми на них разноцветными барельефами из сахара».

Сенной рынок — «чрево Петербурга» — был самым большим в городе. Там шла особая, беспокойная жизнь: до поздней ночи толпились торговцы, покупатели, люди, ищущие случайного заработка, воры, присматривающая за порядком полиция. На рынке можно было купить всякого рода живность, все необходимое в хозяйстве.

Рано поутру Сенную площадь убирали, но к вечеру мостовая покрывалась отбросами, в воздухе пахло гнилью. Рядом с Сенной было еще два рынка и своеобразная биржа труда — место, где собирались крестьяне, пришедшие в столицу на заработки. Соседствовала с Сенной и Вяземская лавра — одна из самых знаменитых петербургских трущоб. Так называли дом с флигелями и пристройками, занимавший целый квартал, который горожане предусмотрительно обходили стороной. Обитателями его были нищие, воры, проститутки, жулики всех мастей. «Вяземский дом выходит двумя большими флигелями на Забалканский (ныне Московский. — Е. И.) проспект и одним, довольно красивым, на Фонтанку. В флигелях помещается постоялый двор, чайная, на местном жаргоне называемая „мышеловкой“, вероятно, потому, что чины полиции захватывают здесь всех, кого нужно… А остальные кварталы заняты и в настоящее время, как и прежде, не беднотой, но отбросами, паразитами общества» (Н. Свешников. «Петербургские Вяземские трущобы и их обитатели»).

В Вяземской лавре сдавались большей частью не квартиры, а углы, однако главный доход хозяев и обитателей дома составляли продажа краденого, ростовщичество, ночная торговля водкой. Жильцов там было невероятно много: в 70-е годы больше двух тысяч. Сторонним людям заходить в эти трущобы не рекомендовалось. «Случалось, что некоторые приносили жалобы властям, но они прямо отвечали: „Ведь ты знал, что это Вяземский дом. Знал, куда шел. Вперед наука, не будешь другой раз туда шляться!“» — писал Свешников.

Сенная площадь находится неподалеку от Екатерининского канала (ныне канал Грибоедова). Этот канал был настолько грязен, что в 60-е годы городские власти предлагали засыпать его. По выражению журналиста того времени, вода в нем представляла собою «экстракт из дохлых собак и кошек». Проект пустить по Екатерининскому каналу пароходы был отвергнут из опасения, что «вода, попадая на пассажиров парохода, могла наделить их бактериями различных болезней, от брюшного тифа до холеры».

В окрестностях Сенной площади разворачивается действие романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Его герой, Родион Раскольников, жил в Столярном переулке, неподалеку от Сенной. Столярный переулок имел в городе печальную известность: количество питейных заведений в нем изумляло даже привычных людей. Газета «Петербургский листок» в 1865 году писала: «В Столярном переулке находится шестнадцать домов. В этих шестнадцати домах помещается восемнадцать питейных заведений, так что желающие насладиться увеселяющей влагой, придя в Столярный переулок, не имеют необходимости смотреть на вывески: входи в любой дом — везде найдешь вино».