Читать книгу - "Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов"

Усиление сословных собраний, по мнению канцлера, могло стать противовесом либерально-конституционным тенденциям в разных частях монархии. Вышло,, однако, наоборот. «Многие реформистские тенденции в Австрии начинались со стремления оживить и модернизировать сословные собрания... Но все эти попытки вольно или невольно заканчивались... удушением [реальных] социально-экономических и политических реформ и переводом требований отдельных народов в тупик средневековых государственно-правовых концепций» (Капп, 1, 62). Ошибка Меттерниха объяснялась тем, что он не понимал сути происходящего, не имел представления о подлинном масштабе проблем, которые вставали перед монархией в наступающую эру национализма.

КРИЗИС НАЗРЕВАЕТ: ИМПЕРИЯ И ЕЕ НАРОДЫ

В 1843 г., за пять лет до революции, в Австрийской империи жило чуть более 29 млн. человек. Из них свыше половины (15,5 млн.) составляли славянские народы — поляки, чехи, словаки, сербы, хорваты, словенцы и русины (закарпатские украинцы). В 2 с лишним раза меньше было немцев (7 млн.), 5,3 млн. насчитывали венгры, 1 млн. — румыны и около 300 тыс. — итальянцы. Добавим к этому довольно многочисленные еврейское и армянское меньшинства. Габсбургской монархии пришлось столкнуться с множеством проблем, связанных со становлением национального самосознания этих народов, их стремлением к культурной и административной автономии или даже собственной государственности. Чтобы понять суть этих проблем, необходимо остановиться на природе национализма и его особенностях в центре и на востоке Европы.

Национализм в современном значении этого понятия — продукт индустриального общества конца XVIII—XIX вв. Широкое признание получила теория генезиса наций и национализма, разработанная британским социоантропологом Э.Геллнером. Ее суть сводится к тому, что в ходе промышленной революции разрушается социальная и культурная иерархия, свойственная доиндустриальным обществам, возникает качественно новый тип разделения труда, резко расширяется доступ различных социальных слоев и групп к образованию, результатом чего становится создание культурно однородного общества. В нем носителями развитой культуры (в терминологии Геллнера — «высокой»), опирающейся на письменность, являются уже не элитные группы (дворянство, духовенство и т. п.), а практически все общество, за исключением небольших маргинальных слоев. Такая культура способствует формированию нового национального самосознания, возникновению народа как такового, т. е. сообщества, где «высокая культура, в которой они были воспитаны, является для большинства людей их ценнейшим достоянием, ядром их самоидентификации» (Gellner A. Narody a nacionalismus. Praha, 1993. S. 122). С этого времени, например, венгры — это не только представители дворянского сословия, носители определенного социального статуса и привилегий, но и все, кто говорит по-венгерски и чувствует себя венгром. Новая, общенародная национальная культура стремится закрепить свою самостоятельность и обеспечить безопасность своего дальнейшего развития. Наиболее действенным способом добиться этого является создание государственных механизмов, служащих «оболочкой» данной культуры. Так появляются предпосылки к возникновению национальных государств. Поскольку в доиндустриальную эпоху государства формируются по иным принципам, их границы не всегда совпадают с границами расселения отдельных народов. Отсюда — многочисленные межнациональные конфликты, свойственные веку национализма, когда создание этнически и культурно однородного государства становится основной целью «пробуждающихся наций». Поскольку исторические судьбы народов неодинаковы, возникают разные типы национализма и варианты решения межнациональных проблем, которые несет с собой индустриальная эпоха.

В Европе XIX века можно выделить несколько вариантов взаимоотношений между нациями и государствами. Один, свойственный западноевропейским народам, отличался тем, что здесь национализм опирался на «относительное этническое единство, которое было достигнуто еще до XIX столетия и соответствовало изменяющимся экономическим и политическим условиям» (Wandycz, 131). Иными словами, Франция, Англия, Голландия, Швеция, Дания, в определенной степени и Испания сложились как единые национальные государства в доиндустриальную эпоху, и формирование общенародного национального самосознания на базе вышеописанного культурного единства здесь почти не сопровождалось перекраиванием государственных границ.

Другой вариант — назовем его центральноевропейским — характерен для Германии, Италии и (с некоторыми оговорками) Польши. Здесь речь идет о народах с развитой национальной культурой, которые не имели единой государственно-политической «оболочки», сложившейся в доиндустриальный период, или, как в случае с Польшей, утратили ее. Стремление к созданию национального государства как залога сохранения и развития этой культуры определило характер истории Трех перечисленных народов в XIX в. «Все, что было нужно Исправить, — недостаток политического выражения культуры (и экономики), а также институтов, которые соответствовали бы этой культуре и способствовали ее сохранению. Risorginiento и объединение Германии (добавим сюда восстановление польской государственности после Первой мировой войны. — Я.Ш.) устранили существовавший дисбаланс» (Gellner, ПО).

У народов Австрийской империи ситуация оказалась прямо противоположной: они не были «распылены» между множеством мелких княжеств, как немцы или итальянцы, а жили в рамках единого крупного государства, которое формировалось задолго до промышленной революции по династическому принципу и не отождествлялось ни с одним из народов, находившихся под его властью. Австрийская монархия не была и не могла быть немецкой, венгерской или славянской — она была именно австрийской, т. е. наднациональной и враждебной какому-либо национализму. Это и представляло главную проблему Габсбургов и их государства в век национализма. Ситуация осложнялась тем, что разноязыкие подданные императора находились на различных стадиях политического, экономического и культурного развития и обладали неодинаковым уровнем национального самосознания. Имеет смысл рассмотреть специфику отдельных народов монархии, поскольку проблемы каждого из них в той или иной степени предопределили дальнейшую судьбу государства Габсбургов.

Австрийские немцы. Если уж Габсбургов и можно ассоциировать с какой-либо этнической группой, то этой группой были, несомненно, их германоязычные подданные. Немецкий язык, будучи родным для большинства членов правящей династии, рассматривался ими, начиная с Иосифа II, в качестве официального языка монархии и наиболее предпочтительного средства межнационального общения ее обитателей. Немецкоязычной была в большинстве своем и высшая австрийская аристократия. (Даже граф Сечени, страстный патриот Венгрии, вел дневник на немецком языке, на котором изъяснялся более бегло, чем по-венгерски.) Кроме того, немцы являлись наиболее экономически развитой общиной Австрии, опорой ее хозяйственной системы: в первой половине XIX в. они вносили в казну две трети налогов; один немец в среднем платил государству в 2 раза больше, чем чех или итальянец, почти в 5 раз больше, чем поляк, и в 7 раз больше, чем хорват или серб.

Как уже отмечалось, немецкая культура преобладала в городах империи, на улицах которых звучала немецкая речь, хотя сами эти города зачастую были германскими островками в славянском, мадьярском или румынском море. Один из ведущих деятелей чешского национального возрождения, историк, политик и публицист Франтишек Палацкий вспоминал, что в середине 40-х гг. XIX в. прилично одетый человек, спросивший у прохожего в Праге дорогу по-чешски, рисковал нарваться на грубость или услышать просьбу говорить «человеческим» языком, т. е. по-немецки. Впрочем, в Богемии и Моравии немцы жили со времен средневековья и чувствовали себя такими же богемцами, как и чехи. Их патриотизм был не национальным, а региональным. Однако в середине XIX в. в сознании многих богемских и австрийских немцев произошли значительные перемены, связанные с ростом националистических настроений в Германии.