Читать книгу - "Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников"

Командор задумался.

— Отойди от меня, демон-соблазнитель! — воскликнул он наконец, — зачем хочешь ты смутить мою душу? Я ещё ни разу в жизни не ведал, что такое любовь, не испытывал влияния женщины. И боюсь их красоты, словно демонских чар!

— Всё во власти Господней! А всё-таки посмотреть на красавицу, благо, есть возможность, не помешает.

Проговорив ещё немного, друзья расстались.

Капеллан нарочно поддразнивал командора, зная, что тот из упрямства и желания прослыть аскетом нарочно не пойдёт в келью княжны.

Как увидим, хитрый патер имел свою цель. Каплелан ушёл в свой уютный уголок, составлявший разительный контраст с мрачными и убогими кельями рыцарей-монахов. У него была теплая широкая кровать с пуховым тюфяком, тогда как рыцари, не исключая командора, должны были спать на голых досках, прикрытых только плащами. Взойдя к себе, капеллан достал из замаскированного в подоконнике шкафчика пузатенькую бутылку с венгерским, налил живительной влаги изрядный стаканчик и начал тянуть восхитительную влагу маленькими глотками.

— Эх, зачем я не командор! — говорил он сам с собою, — уж эта птичка от меня бы так не вырвалась! Ну уж и красавица, я такой ещё и не видывал!

Выпив ещё рюмочку за здоровье красавицы, капеллан улёгся спать и скоро мирный храп возвестил, что душа его витает где-то далеко!

Совсем не то совершалось со старым командором; пылкие восхваления капеллана не прошли бесследно, они запали в чёрствую душу старого аскета, как порою западает в сухой хворост искра потухающего костра, занесённая ветром.

Помолясь усердно Богу и послав по адресу проклятых схизматиков и язычников полсотни самых яростных проклятий, командор улёгся на своё досчатое ложе и прикрылся плащом. Но сколько он ни вертелся с бока на бок, образ красавицы, которую он чуть успел рассмотреть в ночь похищения, стоял перед ним, звал его за собою и смущал греховной грезой.

— Изыди от меня, сатана! Да воскреснет Бог и расточатся враги его! — твердил монах-рыцарь, но всё напрасно, дьявольский образ красавицы стоял перед глазами и то грозил ему пальцем, то манил за собой.

Всю ночь не мог уснуть командор, и когда прислужник пришёл доложить ему, что пять часов утра и что пора идти к заутрене, он едва встал и грузно пошёл по лестнице к колокольне. Ежедневно ко всем службам звонил он сам, наблюдая, все ли монахи посещают церковные службы.

В этот раз, едва отошла утренняя, он, вопреки обыкновению, не стал беседовать с товарищами-монахами, но ушёл в свою келью и там опять погрузился в размышление, вернее в какое-то оцепенение, в котором ни думать, ни соображать невозможно.

— Пойти, взглянуть — разве это грех? — мелькало в уме всё чаще и чаще. — Взглянуть, взглянуть! — звучало как-то твёрдо и властно, но командор всё ещё боролся и гнал от себя прочь эти греховные думы!

Ни к ранней, ни к поздней обедне он не вышел, послав сказать капеллану, чтобы начинали службу без него, так как он чувствует себя больным. Когда же при этом известии брат госпитальер, обладавшей кое-какими познаниями в медицине, пошёл его проведать, командор резко выпроводил его из своей кельи.

Рыцари, собравшиеся в трапезной на обед, тоже напрасно прождали начальника, он не вышел — пришлось обедать без него, что, конечно, многим было очень приятно.

Разговор сделался общим, говорили больше о своих личных делах, чем о нуждах ордена. Жизнь на границе, в вечном страхе неприятельского вторжения, видимо, всем наскучила, и каждый, не стесняясь, высказывал желание поскорей уйти из этого конвента, подальше от сурового аскета-командора.

Обед близился к концу. Вдруг со стены раздался звук рога — сигнал тревоги — и вслед за тем тот же сигнал повторился по всем башням замка.

Все рыцари, оставив недоконченную трапезу, бросились на главную стену замка, обращённую к широкой просеке, надеясь увидеть возвращающихся своих товарищей. Какое же было их изумление, когда в конце просеки они увидали верхового — очевидно посла или парламентёра, перед которым ехал гонец на караковой лошади с белым знаменем в руках. Сзади ехали ещё человек десять.

— Что это? Кажется, парламентёр? — заговорили в один голос рыцари, не понимая происходящей перед ними сцены.

Подъехав на расстояние дальнего полета стрелы от замка, оба — и посланец и знаменосец — остановились, и один из них трижды затрубил в турий рог. Не было сомнения в том, что это литовцы: у рыцарей давно уже были металлические трубы.

— Скорей, скорей, узнать, что надо! — кричал один из рыцарей.

Замок Штейнгаузен

— Пусть подъезжает ближе! — говорили другие и махали платками всадникам.

— Кто здесь начальник?! — раздался позади голос командора, — прошу не забывать, что я старший и один отвечаю за весь конвент!

Все утихли. Пушкари торопливо вздували пальники, готовясь выстрелить по первому приказу. Мортиры были давно заряжены. Гербовые и простые латники, которых было больше сотни в замке, поспешно занимали заранее указанные места на стене и у ворот.

Между тем, неизвестные люди, произведшие такую тревогу и переполох в замке, стояли на том же месте и, видя, что никто им не отвечает, повторили сигнал. Зловещё прокатился по лесу и замку гнусливый звук литовской трубы.

— Я узнаю, это литвины из дружины треклятого Вингалы, я их видел в Эйрагольском замке! — воскликнул один из рыцарей, — не случилось ли какого несчастья с великим комтуром и нашими товарищами?!

— Как ты можешь, брат Адальберт, говорить такие речи и смущать братию? — с укоризной заметил командор, — выслать к ним «гербового», пусть узнает, что им надо, да возьмёт письма, если есть!

Распоряжение было тотчас выполнено; один из гербовых братьев в сопровождении двух кнехтов — одного с трубой, другого с белым флагом — выехал из ворот крепости, но едва доехав до литвинов и перекинувшись с ними несколькими словами, помчался обратно.

— Что им нужно? — крикнул со стены командор, едва гербовый подскакал к замку.

— Говорит, что он посланный от самого князя