Читать книгу - "Горби. Крах советской империи - Строуб Тэлботт"

В очередной раз Ельцин обошел Горбачева. Несмотря на то, что Горбачев ослабил официальный контроль над религиозными учреждениями, привлек церковников к участию в съезде народных депутатов СССР и временами консультировался с ними, он не изображал из себя верующего и, как было известно, никогда во взрослом состоянии не посещал церкви. Ельцин также не объявлял себя верующим, но его жест означал, что он готов видеть в православной церкви исконную и значимую часть русской традиции.

Через неделю Ельцин совершил поездку во Францию, которую иностранная пресса в то время расценила как провал в плане налаживания контактов и совсем иначе – российская общественность. Для начала, когда он посещал Европейский парламент в Страсбурге, ему нанес публичное оскорбление Жан-Пьер Кот, председатель группы европейских законодателей-социалистов, который обозвал Ельцина «демагогом» и человеком «безответственным» за его противостояние Горбачеву, «с которым нам всем спокойнее».

Это происшествие и внешне холодный прием со стороны французского руководства были подробно описаны в советской прессе – а по центральному телевидению показаны с большим запозданием – и вызвали у большинства русских возмущение. Их привело в негодование поведение иностранцев, оскорблявших выбранного ими лидера. Вдобавок, они подозревали Горбачева и КГБ в подстрекательстве к оскорблениям: в прессе появилось сообщение, что советский посол во Франции Юрий Дубинин официально просил не оказывать специального приема Ельцину.

Отвечая на упреки, Ельцин отрицал, что хочет сместить Горбачева – он предпочел бы вести переговоры за «круглый столом», что могло бы привести к созданию коалиции, и выступал за союзный договор. Когда он вернулся из Страсбурга в Париж, ему была с запозданием устроена встреча с президентом Миттераном и другими руководителями Франции.

Поездка Ельцина во Францию неожиданно позитивно сказалась на его взаимоотношениях с Горбачевым. Решение Миттерана принять Ельцина, несмотря на явно выраженное недовольство Горбачева, говорило о том, что независимо от симпатии, которую лидеры Запада питали к Горбачеву, они не станут в угоду другу до бесконечности игнорировать популярного Ельцина. В то же время публичное заявление Ельцина о желании работать с Горбачевым над союзным договором и вместе двигать вперед перестройку означало, по сути, отказ от февральского требования об отставке Горбачева. В интервью французскому журналисту Ельцин сказал: «Горбачев в отставку не уйдет – он президент страны… Нам надо сотрудничать, мы должны так работать, чтобы не страдала Россия и вся страна. И мы должны так поступать несмотря на то, что мы с Горбачевым расходимся во мнениях по нескольким принципиальным вопросам».

В феврале и марте какое-либо объединение Горбачева с Ельциным казалось невозможным. Теперь вдруг появилась такая возможность. Оба помнили о растущей силе правых, намеревавшихся лишить обоих власти.

* * *

Пока Ельцин находился во Франции, я поехал в Вашингтон, где надеялся получить более ясные инструкции относительно наших контактов с Ельциным. Я поддерживал с ним тесный контакт с момента его избрания в Верховный Совет СССР в 1989 году, но делал это без санкции начальства. В Вашингтоне никогда не запрещали мне с ним видеться, и мои коллеги в Государственном департаменте явно понимали ценность моих с ним контактов, но сотрудники Белого Дома скептически относились к его политическому будущему, а президент не хотел обижать Горбачева. Мне казалось, что только боязнь утечки в прессу и скандала дома удерживала их от того, чтобы приказать мне держать Ельцина на расстоянии.

Тем не менее политический вес Ельцина рос и его политика совпадала с целями США: он стремился значительно урезать советский военный бюджет, прекратить помощь безответственным режимам вроде режима Саддама Хусейна в Ираке и предоставить свободу странам Балтии, как и другим республикам, согласно их воле. Во внутренней политике он поддерживал проведение настоящих экономических реформ, включая предоставление полных прав частной собственности и приватизацию государственных предприятий. Можно было сомневаться в его способности к управлению или стремлении следовать демократическим принципам, если они не служат его политическим интересам, но правительству Соединенных Штатов было важно поддерживать с ним контакт: без этого невозможно было разобраться в переменах, сотрясавших Советский Союз. Более того, важно было – по мере того как Ельцин набирал власть и силу – установить с ним систему общения на тот случай, если он придет к власти демократическим путем.

Вопрос был не в выборе между Ельциным и Горбачевым и не в стремлении ослабить Советский Союз, хотя некоторые апологеты Белого дома старались именно так представить дело. Конечно, нам не следовало относиться к Ельцину как к президенту СССР или пытаться подорвать позиции Горбачева. Но поддерживая взаимоотношения с Ельциным, как с главой оппозиции в демократическом государстве, мы не нарушали никаких дипломатических норм.

Собственно, конституция Советского Союза предоставляла союзным республикам право поддерживать дипломатические отношения с другими странами, и в каждой было свое министерство иностранных дел. Таким образом получалось, что теоретически главы союзных республик имели больше прав вести дела с иностранными правительствами, чем губернаторы американских штатов, а наши губернаторы беспрепятственно путешествуют по миру и встречаются с главами иностранных держав, решая вопросы торговли и инвестиций, то есть те проблемы, которые больше всего интересовали Ельцина.

Поэтому я не мог понять, почему сотрудникам Белого Дома казалось, что мы должны сделать выбор между Ельциным и Горбачевым. Я считал, что мы должны иметь дело с обоими, с каждым в его области, и опровергать утверждения, что мы оказываем предпочтение кому-либо из них. В середине апреля я пришел к выводу, что Горбачев, очевидно, предпримет скоро еще одну попытку установить сотрудничество с Ельциным. А если так, то наши добрые отношения с обоими будут этому способствовать. Вот что я написал 5 апреля в своем дневнике:

«События последних пяти-восьми дней, похоже, говорят о том, что положение меняется в пользу реформаторов. Поскольку Ельцина нельзя сместить и он продолжает укреплять свои позиции, Горбачев, несмотря на личную неприязнь, пожалуй, вынужден будет снова иметь с ним дело. Забастовка шахтеров может оказаться своеобразным пробным камнем. Такое впечатление, что теперь только Ельцин способен ее прекратить. На съезде народных депутатов он ясно дал понять, что ничего не предпримет, чтобы ее остановить, если не получит требуемых им дополнительных полномочий».

Что же до Горбачева, он, безусловно, не пропустил того, что некоторые «правые» – по примеру Ельцина – призывали к его отставке. При таких друзьях он, пожалуй, тоже посмотрит, на каких условиях можно договориться с Борисом Николаевичем.

На следующий день Андрей Козырев, министр иностранных дел РСФСР, приехал в Спасо-хауз для беседы. В это время с частным визитом в Москве находился Фрэнк Карлуччи, наш только что отправленный в отставку министр обороны, и мы втроем обсудили последние события. Козырев высказал предположение, что происходящее подталкивает Ельцина и Горбачева искать сближения. Противостояние, имевшее место 28 марта, когда Горбачев ввел в Москву войска для предотвращения демонстраций, которые все равно состоялись, напугало обе стороны. Неожиданно обнаружилась возможность возникновения гражданской войны, и это могло послужить детонатором.