Читать книгу - "Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев"

Двадцать девятого февраля 1968 года варшавское отделение Союза писателей собралось на чрезвычайное заседание. Писателей словно прорвало. Как в 1956 году, труженики пера снова заговорили о произволе цензуры, о разгуле антисемитизма, об арестах недовольных, и наконец о материальном убожестве литераторов. Блестящий памфлетист «Тыгодника повшехного» Стефан Киселевский зачитал список запрещенных к изданию писателей и их произведений, к восторгу присутствующих обозвав режим Гомулки «диктатурой темноты». Взбудораженные литераторы готовы были выступать хоть до поздней ночи, но тут к зданию Союза писателей подъехали машины с «рабочим активом». Стало понятно, что пора закругляться. В итоге, после ожесточенных дискуссий, писатели приняли крайне резкую резолюцию, в которой перечислили претензии к власти и потребовали вернуть «Дзяды» на сцену.

Затем инициатива вновь перешла к молодежи. Восьмого марта, невзирая на превентивное задержание почти всех лидеров студенческого протеста, состоялся массовый митинг учащихся Варшавского университета. Студенты потребовали настоящей демократии и уважения к национальной культуре. На этот раз власти не обошлись простыми угрозами, а перешли к действиям. Возле университетских ворот появились автобусы с «Добровольным резервом гражданской милиции» (ORMO): дружинниками в касках, вооруженными резиновыми дубинками. И началось.

«Автобусы как раз отъезжали… – вспоминала на допросе одна из участниц митинга, – когда внезапно со стороны истфака появились ормовцы с палками, я побежала… Нас… загнали в Казимировский дворец (одно из зданий на территории вуза. – В. В.)… С балкона я видела, как ормовцы и милиционеры в касках работают внизу дубинками. Видела двух милиционеров в форме, которые били какую-то девушку, лежавшую без сознания. С правой стороны возле стены лежали два парня, тоже без сознания. К ним подбежали три ормовца и стали бить их по лицам и животам. В другом месте несколько гражданских били палками двух девушек. Убегающих били по головам, ногам и шеям. Когда через минуту двое студентов попытались втянуть тех парней через окно, к ним снова подлетела пара ормовцев и стала охаживать их, пока окно не закрыли. Помню, что, стоя на балконе, я разрыдалась и сказала оказавшемуся рядом профессору несколько горьких слов о том, что нас обманули. Остальные чувствовали то же самое. Какой-то парень, бледный и не владеющий собой, хотел свалить на стоявших внизу ормовцев горшок с цветами. Его оттащили… Другие требовали ректора, но тот так и не вышел к окну»^[404].

Выбегающие из университета студенты стали собираться большими группами на Краковском предместье (главной исторической улице города), но их немедленно атаковали милиционеры. Доходило до гротеска. Несколько десятков человек в поисках спасения укрылись в костеле Святого Креста (одном из крупнейших храмов польской столицы). Кто-то издевательски выкрикнул: «Глядите, как партия загоняет людей в церковь!»^[405] Милиция устремилась внутрь, студенты с пением «Интернационала» попытались забаррикадировать двери, но без успеха. Вскоре на улицах города был водворен порядок.

Расправа со студенческим митингом взорвала Польшу. Уже на следующий день в Варшаве состоялась крупная манифестация студентов (вновь разогнанная милицией), а с понедельника 11 марта заполыхало во всех университетских центрах. На протяжении недели демонстрации протеста и столкновения с милицией прокатились по Лодзи, Вроцлаву, Гданьску, Люблину, Ополю, Торуни, Катовицам, Познани, Ченстохове, Щецину. Продолжалось противостояние в Варшаве, где забастовки охватили все вузы. Выступления отмечались даже в городах, где не было больших учебных заведений: Лигнице, Радоме и Еленей Гуре.

В Кракове особенно горячо было 13 и 14 марта. В эти дни происходили стычки на Главном рынке, вокруг памятника Мицкевичу, причем досталось от разошедшихся милиционеров и профессорам. Милиция окружила кордонами Главный рынок и пропускала лишь тех, кто там жил или работал. Обитатели студенческих общежитий готовились к обороне, запасаясь бутылками с зажигательной смесью. Однако брать штурмом пришлось лишь общежитие Горно-металлургической академии, в остальных центрах протеста удалось разрядить обстановку благодаря вмешательству преподавателей^[406].

Около полутора недель ворота польских вузов и стены общежитий украшали лозунги: «Нет хлеба без свободы», «Вся Польша ждет своего Дубчека», «Рабочие с нами», «Долой цензуру!», «Вернуть Дзяды на сцену!» и т. д. Столкнувшись с предвзятостью прессы, студенты пустили в ход листовки, переписывая их методом «китайской печатной машинки», то есть сразу по несколько штук, разделяя копировальной бумагой. В этих листовках, а также в резолюциях, принимаемых забастовщиками, неизбежно декларировалась верность социализму, но содержалось требование к прессе сказать правду о событиях, а к милиции – отпустить арестованных.

Митинговали не только учащиеся вузов. Согласно милицейским сводкам, среди арестованных оказалось куда больше рабочих, чем студентов, но все схваченные, что характерно, были моложе тридцати лет. В сущности, это был бунт молодежи против косной системы.

На волнения власть ответила новым витком антисионистской пропаганды. Газеты соперничали друг с другом в поиске «провокаторов» и «поджигателей», неизменно указывая на «политических банкротов» из прежней элиты, которые действуют якобы по указке сионистов и немецких реваншистов. Особенно усердствовала паксовская пресса, печатавшая материалы откровенно антисемитского характера. Студенческих заводил называли «банановой молодежью», СМИ публиковали фамилии отпрысков высокопоставленных родителей, замеченных в акциях протеста. Лишь к концу мая, когда волнения уже давно утихли, Гомулка начал сворачивать кампанию, опасаясь, что она выйдет из-под контроля. Сотни людей к тому времени сидели в ожидании суда, тысячи вынуждены были эмигрировать.

Всего из страны без права возврата в 1968–1969 годах уехало более 15 000 граждан, среди них несколько сотен ученых, около 200 сотрудников прессы и издательств, 91 артист, 26 кинематографистов и более 300 врачей. Была проведена большая чистка в руководящих органах. Уже к сентябрю 1968 года с ответственных постов в Варшаве сняли 774 человека, в том числе 5 министров, 22 заместителя министра, 133 директора и заместителя директора отдела. Не были переизбраны в новый состав 82 члена руководящих органов на V съезде партии, состоявшемся в ноябре 1968 года^[407]. Таким образом, антисионистская кампания как средство обновления партийных кадров принесла свои плоды, хотя далеко не удовлетворила ее зачинщиков. Мочар получил всего лишь пост заместителя члена Политбюро, а освободившееся кресло министра внутренних дел занял человек, никакого отношения к «партизанам» не имевший. Гомулка явно переменил отношение к товарищу по подпольной борьбе.