Читать книгу - "Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин"

Реалии службы оказались далеки от романтики юных мечтателей. Гарнизонная жизнь в еврейском местечке с озлобленным населением в 8 тысячи душ, косыми взглядами прохожих на русские мундиры, вечными склоками на службе, непредсказуемым начальством, косностью и глупостью отсталых уставов и боевых распоряжений изводили похлеще вражеских происков. Будни гарнизонного офицерства неоднократно описывались у Куприна, Чехова, Горького, Булгакова, Андреева, разнообразием они не поражали, скорее засасывали в некую трясину обыденщины и беспросветной тоски. Отсюда карты, пьянство и дуэли. Военные ждали войны как избавления от унылого времяпрепровождения. Само собой много спорили «о текущем моменте», повседневная жизнь пусть захолустного, но все же общества была перед глазами.

«Мы собирались поочередно другу друга, по вечерам играли в винт, умеренно пили и много пели, — писал Деникин. — Во время своих собраний молодежь разрешала попутно и все «мировые вопросы», весьма, впрочем, элементарно. Государственный строй был для офицерства фактом предопределенным, не вызывающим ни сомнений, ни разнотолков. «За веру, царя и Отечество». Отечество воспринималось горячо, как весь сложившийся комплекс бытия страны и народа — без анализа, без достаточного знания его жизни. Офицерство не проявляло особенного любопытства к общественным и народным движениям и относилось с предубеждением не только к левой, но и к либеральной общественности. Левая отвечала враждебностью, либеральная — большим или меньшим отчуждением».

Армия на рубеже веков была почти сплошь крестьянской (80 % крестьян, 10 % рабочих и 10 % прочих классов) и почти сплошь русской, со всеми присущими ей недостатками. Благодаря освобождению от воинской повинности многих инородческих племен, неравномерному уклонению от призыва и другим причинам главная тяжесть набора ложилась на чисто русское население.

Допризывной подготовки, физкультуры и спорта, нормальной грамотности (до 40 % неграмотных было среди призывников до Первой мировой войны) не было и в помине. А забитость сельского населения и сложность крестьянских будней давали армии просто деревенскую орясину, которую надо было обучать всему с самых элементарных азбучных истин. В прямом смысле. Лишь в 1902 году в армии было введено всеобщее обучение грамоте, что позволило ежегодно выпускать до 200 тысяч запасных, научившихся грамоте на службе. Зато природная смекалка, физическая сила, ловкость, долготерпение и способность легко переносить тяготы и лишения были в крови у крестьянских парней.

Тяготы тоже были традиционными — в первую очередь побои. Официально в русской армии телесные наказания были отменены военными реформами 60-х годов XIX века (в демократической английской армии телесные наказания были отменены только в 1880 году, во флоте — в 1906-м), но зуботычины и «поучения» как унтеров, так и офицеров негласно оставались.

Молодой офицер вообще отменил рукоприкладство и дисциплинарные взыскания («следите друг за другом, останавливайте малодушных — ведь вы же хорошие люди — докажите, что можно служить без палки»).

Если сам будущий генерал, как крестьянский сын, подобного не допускал, долго и терпеливо разъяснял подчиненным солдатам правильность того или иного военного упражнения, то после его ухода суровый фельдфебель Сцепура мигом подносил кулак-кувалду к непонятливым носам: «Гляди у меня, морда, я тебе не капитан Деникин!»

Жили солдаты в казармах, где вдоль стен стояли деревянные нары, иногда отдельные топчаны. Спали на соломенных тюфяках и подушках без наволочек, укрывались собственными шинелями. Неважно, грязь на улице, снег, мокрые они, рваные — хочешь тепла, штопай и укрывайся. Одеяла — немыслимая роскошь, на которой почти всегда «экономили» оборотистые интенданты. Приобретались лишь путем «добровольных вычетов при получении солдатами денежных писем из дому». Платить приходилось самим служивым. До конца русско-японской войны армия ни одеялами, ни постельным бельем так и не обзавелась.

Вечная проблема всех русских армий «всех времен и народов» — обмундирование было одинаковым для всех широт «от хладных финских скал до пламенной Колхиды». Ассигнований на теплые вещи вообще не полагалось, хилая солдатская шинель в сибирские морозы добивает хуже всякого вражеского штыка. Полушубки заводила только более «состоятельная» кавалерия.