Читать книгу - "Как было на самом деле. Каждая история желает быть рассказанной - Анатолий Фоменко"

И тут его постигло несчастье. Сталин начал кампанию по раскулачиванию. А так как семья Тимофея жила в деревне и имела неплохое хозяйство, то ее тоже причислили к категории кулаков. В деревне никто не относил эту семью к кулацкой. Даже Сельсовет не считал правильным решение раскулачивать их, но уполномоченный из центра был неумолим.

Мой дед в это время был в Донбассе, в отъезде, Тимофей (мой отец) учился, две его сестры были замужем и жили отдельно от родных. И вот в это время, стремительно, мать отца, старшего и младшего из его братьев, выслали на Крайний Север, в архангельские леса. Здоровая, работоспособная семья по существу распалась.

Прошли годы. Моя бабушка с сыновьями вернулась из ссылки, но семьи уже не было. Мой дед за это время женился на другой женщине, а все остальные члены его семьи, будучи уже взрослыми, жили в разных местах. Как пишет мой отец: «Трудно обвинить или оправдать поступок отца, тем более мне. Неожиданно свалившееся горе сильно повлияло на его поведение. Он начал пить, и все это окончилось вторичной его женитьбой».

Тимофей учился в институте провинциального города, но институт располагал талантливым профессорско-преподавательским составом. Это были не местные кадры, а высланные из Москвы и других крупных городов за различные политические «провинности». В то время Юзовка (впоследствии Сталино, а ныне Донецк) рассматривалась как ссыльное место для людей, совершивших не особо опасные преступления против политики руководителей партии того времени. Так, например, среди сосланных был известный философ, профессор Алгасов. Он был обвинен за неправильную политическую оценку декабрьских событий 1925 года, данную им в своей книге. Не менее известные – профессор физики Лемлей и профессор механики и математики Зейлигер – за несогласие с некоторыми мероприятиями, проводившимися Сталиным в ВУЗах. Личное знакомство профессора Лемлея и профессора Зейлигера с Лениным и совместная их работа (Лемлей работал в одном из академических институтов в Москве, а Зейлигер в течение сорока лет читал механику в Казанском университете, где учился Ленин), только усугубили их положение.

Были и другие опальные личности – профессор геологии Власов, бывший граф, профессор Доррер, профессора Некоз, Белявский, Тулпаров, Пузощатов и Крым. Все они были высококвалифицированными специалистами и в совершенстве знали читаемые дисциплины.

Не менее интересной фигурой был профессор Меллер. Отец считал его своим учителем, так как от него получил много знаний по своей специальности. Сам Меллер, по происхождению барон, учился в Петербургском горном институте вместе с бароном Врангелем и Каменевым, впоследствии хорошим знакомым отца. Все они закончили институт в 1902 году.

В период свирепствования «ежовщины» Меллер был арестован. Будучи уже инженером, Тимофею пришлось участвовать в комиссии по оценке деятельности Меллера. Комиссия пришла к выводу о правильности программ и их использования в учебе студентов. На основании этой экспертизы и других комиссий, рассматривавших другие аспекты его деятельности, Меллер был оправдан. Но, к сожалению, всё это было уже запоздалым помилованием. Он был настолько стар и настолько переживал эту несправедливость, что не вынес потрясения и умер уже реабилитированным, но еще не свободным. Пока оправдывающие документы ходили по инстанциям и, в конце концов, были утверждены, он скончался, так и не узнав о признании его невиновности.

В ту пору правительством были учреждены государственные одногодовые стипендии для особо отличившихся студентов. Размер ее был равен 90 рублям в месяц. Надо отметить, что это была довольно крупная по тем временам сумма. Студенческие стипендии в то время в ВУЗах, готовивших инженеров для тяжелой промышленности, равнялась всего лишь 40 рублям, а в остальных ВУЗах и того меньше, всего лишь 25 рублей. Получения такой высокой годовой стипендии был удостоен и мой отец.

Совершенно неожиданно он из неимущего студента превратился в имущего. Пока оформлялись на него документы, прошло четыре месяца, и он сразу получил 360 рублей. Чтобы представить – насколько это много или мало для студента, достаточно привести такой пример. Студенты того времени снимали для жилья комнату на трех человек. Каждый из них платил по 20 рублей в месяц хозяйке за жилье, хозяйскую постель, стирку белья, питание и уборку помещения. Если студенты платили чуть больше, то к столу хозяйка подавала по рюмке вина.

Месячное трехразовое питание в студенческой столовой стоило 12 рублей 75 копеек. Поэтому полученные Тимофеем деньги в сумме 360 рублей смущали не только его, но и всех его товарищей. Отец пригласил их всех в ресторан, где они широко отметили это событие.

Как уже говорилось, учеба Тимофея в институте совпала с периодом раскулачивания, проведенного по распоряжению Сталина. Раскулачивание вызвало голод среди населения. Не избежали этой участи и студенты.

Если в 1929 году и даже в начале 1930 года в студенческой столовой их кормили, по словам отца, превосходно, то в период голода они питались, главным образом, перловой кашей, без жира.

Мой отец писал: «Но были у нас дни, когда мы лакомились конским холодцом. В то время было еще много лошадей, и раз в неделю, а то и два, в специальном ларьке для населения продавали конский холодец. Чтобы его добыть, мы собирались группой, этак человек десять, снимали большие плафоны, висевшие в студенческом общежитии, приделывали к ним ручки из проволоки, и Топорков, как наиболее высокий и здоровый среди нас, поднимал их над головой, а мы, остальные, расталкивали силой толпу и втискивали Топоркова к прилавку. Он наполнял плафоны этим деликатесом, расплачивался, поднимал драгоценный груз над головой и с нашей помощью выбирался на свободу. Сейчас даже трудно вспоминать, что творилось, когда мы полуголодных и голодных людей отталкивали и добывали себе этот злосчастный холодец. Крики, возмущение, несусветная ругань неслись со всех сторон. Но что можно было сделать, если хотелось есть. Этим занимались не только мы. Покупали сильные, или, как мы, групповым методом. Иначе добыть холодец не было никакой возможности. Когда человек голодный, он звереет, проявляются инстинкты далекого прошлого.

В бытность мою студентом довольно часто устраивались лекции на международные и другие темы. Однажды к нам в Сталино пожаловал сам Бухарин. После опалы он был главным редактором не то газеты «Правда», не то «Известий». В актовом зале народу было полным-полно. Сидели даже на ступеньках. Присутствовал и я.

Говорил Бухарин свободно, очень заразительно, без всяких шпаргалок. Его выступление произвело на нас, студентов, огромное впечатление. Это было выступление настоящего трибуна, прекрасно владеющего не только ораторским искусством, но и знаниями политики и философии». (Конец цитаты).

Преддипломную практику отец проходил на аппатитовом комбинате на Кольском полуострове в Хибинах. Отец писал: «Туда нас ездило трое студентов (через Москву). В филиале Большого Театра мы слушали оперу Чайковского «Евгений Онегин». Роль Ленского исполнял знаменитый Собинов. Это было за два года до его смерти, но голос у него был еще свеж и молод.

Я и мои товарищи были захвачены пением, мы были в плену у Собинова да так сильно, что, вскочив со своих мест, неистово аплодировали и доведенные до крайнего возбуждения, ушли, забыв в ложе свой фотоаппарат…