Читать книгу - "Еврейская сага. Книга 3. Крушение надежд - Владимир Голяховский"

Для Лили Берг день 30 июня 1956 года выдался необычайно радостным. Утром она сдала последний государственный экзамен в медицинском институте и стала врачом. Переполненная радостью, она вышла на улицу, и там улыбающийся Влатко Аджей вручил ей огромный букет роз и туг же сделал предложение, надев на ее палец обручальное кольцо. Лиля искрилась от счастья. Влатко, атташе албанского посольства, уже несколько месяцев был ее тайным любовником. Она скрывала эту связь от родителей, потому что они боялись за дочь: в те времена в России могли преследовать за связь с иностранцем.

Все эти радостные события они отпраздновали в ресторане «Метрополь» с подругой Риммой и ее мужем. Провожая Лилю домой, Влатко сказал, что у него новое назначение: директор протокола при премьер-министре Албании, и они должны скоро переезжать в Албанию. Лиля радовалась предстоящей новой жизни и легко относилась к будущим переменам: жизнь замужней женщины в новой стране, на берегу Адриатического моря, в средиземноморском климате — это казалось таким интересным. Ею завладело предчувствие большого счастья — жизнь, полная любви и радостей, летела ей навстречу^[11].

И в тот же день Влатко неожиданно сказал ей:

— Лиля, а ведь сегодня не только наш с тобой праздник. Сегодня праздник для всех людей в вашей стране.

— Что ты имеешь виду? рассмеялась Лиля. — Все празднуют нашу помолвку?

— Сегодня в газетах опубликовано постановление ЦК партии «О преодолении культа личности и его последствий». В нем говорится о преступлениях Сталина перед народом.

Лиля опешила:

— Это правда?

— Конечно, правда. Это официальное развенчание Сталина и начало новой эпохи.

— О Влатко, Влатко, после обручального кольца это лучший подарок, который ты сделал мне сегодня! — И Лиля кинулась целовать его, не стесняясь людей в ресторане. Сколько радости в один день!

Но сообщить родителям об отъезде в Албанию Лиля решилась не сразу: брак с иностранцем и новость о предстоящем отъезде была для них слишком большим ударом. Действительно, Павел и Мария тяжело переживали эти новости. Несколько дней подряд Лиля старалась отвлечь их от грустных мыслей и возбужденно говорила про развенчание Сталина:

— Теперь наступают новые времена! Люди будут более свободными. Римма сказала, что теперь люди могут делать, что хотят, никто им не будет указывать, что можно, а что нельзя. Римма сказала, что теперь не опасно вступать в брак с иностранцами, особенно из коммунистических стран.

Павел развел руками:

— Римма сказала, Римма сказала… Что за оракул твоя Римма, откуда она знает?

— Римма — мой друг. Она очень умная. И ведь не одна она, все говорят про Двадцатый съезд, про доклад Хрущева, и у всех появились новые надежды.

— Надежды могут рухнуть, — ворчал Павел. — Ты не понимаешь, что будешь жить в другой стране, а международные отношения всегда могут испортиться.

— Не испортятся. Влатко говорит, что маленькая Албания никогда не отойдет от России, ей нужна протекция.

— Влатко говорит, Влатко говорит… — опять ворчал Павел. — Что он знает, твой Влатко?

— О, папа, Влатко профессиональный дипломат, он очень умный. Он знает все.

Павел опять разводил руками: что скажешь молодой женщине, ослепленной любовью?

* * *

Мария отчаялась отговорить Лилю от отъезда. Теперь она только подолгу сидела рядом и грустно смотрела на дочь, брала ее руки в свои, гладила и вздыхала — она прощалась с Лилей навсегда. Ей вспоминалась вся их трудная жизнь вдвоем после ареста Павла в прежние тяжелые времена. Лиле было тогда всего шесть лет, и Мария столько лет билась одна, чтобы вырастить ее. А Павел, не так давно вернувшийся из заключения, едва обрел дочь после шестнадцати лет разлуки и теперь снова терял. Он старался скрывать свою грусть, не хотел растравлять чувств Марии, молчал, отворачивался и смотрел в окно. Им было тяжело.

Однажды, посидев рядом с дочерью и повздыхав, Мария пошла за покупками к обеду. Без нее Павел решил все-таки поговорить с Лилей еще раз — не отговаривать, а просто рассказать, какую опасность он видит в будущей международной обстановке.

— Доченька, я хочу поделиться с тобой своими мыслями. Понимаешь, хотя Сталина не стало, но мало что изменилось в отношениях между советскими правительством и руководителями стран «народной демократии» в Восточной Европе. Кремль по-прежнему командует ими и держит их на короткой узде.

— Что это значит «на короткой узде»? — засмеялась Лиля.

— Так мы говорили, когда я служил в кавалерии в Гражданскую войну, в девятнадцатом году, мы так держали коней, чтобы они не вставали на дыбы. А если кто-то из этих стран, например хоть Албания, захочет «встать на дыбы», там может возникнуть для тебя опасность. Тогда надо срочно бежать оттуда.

Лиля, как и все люди, была под впечатлением недавнего доклада Хрущева. Она мягко, но настойчиво возразила отцу:

— Но, папа, мы все знаем, что культ и дела Сталина развенчаны. Теперь люди стали свободней, вся интеллигенция говорит о «хрущевском чуде», о хрущевской оттепели. К тому же мой Влатко получил солидное место, он будет начальником канцелярии совета министров, почти членом правительства. Он говорит, что мы хорошо устроимся и потом сможем ездить в отпуск в Европу. Представляешь, как это интересно — видеть мир! Отсюда я никогда его не увижу: советским людям выезд на Запад не разрешается. Ты не волнуйся, ничего страшного в Албании случиться не может. Мой муж говорит, что албанский вождь генерал Энвер Ходжа — настоящий коммунист и преданный друг Советского Союза.

— Это все, конечно, интересно. И даже пусть этот Энвер Ходжа преданный друг. Но ты все-таки помни, что я тебе сказал. Ну а к надеждам на Хрущева я отношусь скептически: советские руководители и сам Хрущев — это сталинская школа. Они будут продолжать международную линию усиления России с целью распространения коммунизма по всему миру. Для этого им нужны послушные руководители стран советского лагеря. А если один из них воспротивится, тогда этой стране не позавидуешь. Знаешь поговорку: паны дерутся — у холопов чубы трясутся? Страдать будут люди. Если случится что-нибудь подобное в Албании, мгновенно уезжай оттуда и беги к нам в Москву.

— Папа, этого не будет.

— Ну, если все-таки будет, обещай мне сразу вернуться.

— Конечно, папа, я обещаю.