Читать книгу - "Приватизация по Чубайсу. Ваучерная афера. Расстрел парламента - Сергей Полозков"

Например, когда мне поручили подготовить реферат по поводу национально-освободительных движений в Африке, у нас в связи с моим выступлением на семинаре по истории партии завязалась дискуссия, хотя обычно на таких мероприятиях царила сонная тишина.

Кстати, именно тогда я узнал о том, что в любой африканской стране вне зависимости от ее местонахождения существуют представители единого «племени Бенц». Так прогрессивные африканские журналисты презрительно называли продажных представителей родоплеменной знати, бессовестно продающих национальные интересы своих стран в обмен на роскошные автомобили Мерседес Бенц.

Разве мог я тогда представить себе, что такое же племя через 20 лет расплодится и в нашей великой стране в огромных количествах?!

Ну, а нетерпимость ко всяческим безобразиям общественной жизни у меня видимо передалась по наследству. Моя мама, когда в 1963 году подняли цены на основные продукты питания, в знак протеста сняла портрет Н. С. Хрущева из кабинета на работе и ее хотели исключить из комсомола, но потом дело замяли. Да и Никита Сергеевич вскоре оказался «волюнтаристом».

Еще со школы у меня имелась тяга к изменению и совершенствованию существующих порядков. На одном из комсомольских собраний мы постановили обратиться к властям с просьбой принимать от школ макулатуру за книги[7], так же как и от граждан хотя бы в школьную библиотеку, чем немало озадачили «феодала» — так звали за глаза учителя истории, школьного парторга, который пообещал походатайствовать. Мы его очень уважали за то, что он прошел всю войну и, по слухам, вся спина у него была в шрамах от пуль. Скандальная история случилась у меня с поездкой в школьный трудовой лагерь после 9-го класса. После 8-го мы с удовольствием съездили в деревню Быковку и неплохо там отдохнули и поработали, но на следующий год случилось так, что все мои друзья разъезжались по спортлагерям, и я без них ехать не захотел. Директор школы на организационном собрании начал доказывать, что есть некий приказ, в соответствии с которым все не спортсмены должны ехать. В ответ на это я бурно выступил в защиту трудовых прав несовершеннолетних, был вызван в кабинет к директору, и имел с ним серьезный разговор. Дело кончилось тем, что я потребовал дать мне тот самый документ, на который наш «шеф» (такая у директора была незамысловатая кличка) ссылался. Конечно же я его не получил, так как такого не существовало в природе, и покинул кабинет победителем.

Примерно также я сорвал принятие повышенных обязательств в связи с открытием 25 го съезда КПСС. Какой-то умник в райкоме придумал, принять решение учиться без двоек и троек во время его проведения. Идиотизм тот еще. Тем не менее, лес рук в актовом зале после предложения завуча по воспитательной работе был поднят. Против предложения был один я и начал яростно осуждать коллектив родной школы за очковтирательство. Началась буча, и обязательства не были приняты.

А как мы спорили с учительницей истории! Когда я ехидно в очередной раз прохаживался по каким-нибудь несоответствиям между трудовыми рапортами и скудностью полок магазинов, или о странностях избирательной системы, когда избирать надо одного человека из одного, Валерия Васильевна восклицала: «Ну ты Сергей у нас прямо рупор капитала!» Проницательный читатель, а такие, я думаю, не перевелись со времен Чернышевского может ехидно заметить: «Ага, ну, конечно, сейчас он нам будет доказывать, что с пеленок был сторонником рыночных механизмов и врагом тоталитарной системы, что он еще в 19… таком то году предупреждал, что…»

«А вот и не буду!» — потому что все было как раз наоборот, если я и критиковал тогдашние порядки, то лишь отстаивая коммунистические идеи в их первозданной чистоте, в которой нам их подавали, потому что в 15 летнем возрасте нельзя не быть романтиком и не верить в возможность всеобщего счастья.

Нам ведь тогда внушали, что человек человеку друг, товарищ и брат, что у нас самая справедливая страна[8], что все для блага человека и во имя его. Ну и конечно, когда расхождения с теорией были вопиющими, всею силой своих юных сердец мы с моими школьными товарищами негодовали.

Особенно были противны славословия вокруг нашего бровеносного Генсека, который на публичных выступлениях не мог оторваться от бумажки, и видно было, что плохо понимал то, что читал. Помню, как возмутила нас публикация во всех газетах, появившаяся 9 мая 1976 года в день Победы. На первых полосах, вместо подобающих празднику материалов был опубликован отчет об открытии 8 мая, накануне дня Победы, в Днепродзержинске бюста дважды героя Леонида Ильича. Учитель истории В. В. Пьянкова вяло отбивалась от меня, доказывая мне, что это восхваляются не заслуги лично Брежнева, а всей партии, а когда я разочарованный ее ответом снова стал к ней приставать какие к черту заслуги, в такой день — это же только позорит — она ответила — как взрослому человеку: «Сергей, позволь мне как члену партии на твой вопрос не отвечать!»

Так, что все знакомые, насмотревшись первых репортажей о жарких дебатах на сессии Верховного Совета СССР, после многих десятилетий всеобщего «одобрямса», зная мою любовь к политическим спорам, совсем не удивились моему избранию, посчитав, что там, где проводятся яростные дискуссии, самое для меня место.