Читать книгу - "Победоносцев. Вернопреданный - Юрий Щеглов"

Вчера разъяренная толпа под окнами не вывела его из равновесия и не испугала. Во внутренние комнаты доносились неясные крики, и он поймал себя на нелепой мысли: как хорошо, что слов не разобрать. Ни с чем не сравнимое чувство свободы охватило его. Наконец-то он свободен! Отставку воспринял как манну небесную, хотя окружающие подозревали, что он переживает тяжелую душевную драму. Быстрые скользящие взоры, незначительные пустые словечки, излишняя — не к месту — предупредительность выдавали близких с головой. Только жена оказалась на высоте положения, впрочем, как всегда. Жизнь в доме катилась по заведенному порядку. Молчаливое нарышкинское палаццо превратилось в грозную крепость — таким презрительным холодом веяло от стен.

Но все равно тоска неслышно подкралась и навалилась на Константина Петровича. На ум пришли строки из Фридриха фон Салле. Он переводил стихи рано умершего второстепенного немецкого поэта на отдыхе в Зальцбурге. Среди массы книг германских литераторов, бивших в революционные кимвалы, Фридрих фон Салле выделялся утонченностью и лиризмом. Георг Гервег, Фердинанд Фрейлиграт и даже Иоганнес Шерр, автор томика, название которого привлекало, были отвергнуты. Особенную неприязнь вызывал Георг Гервег с его, как казалось Константину Петровичу, декламаторским иллюзионизмом. Политический привкус у Фридриха фон Салле наименее выражен. Ощущение природы и ее слияние с человеческими эмоциями — сильная сторона духовной поэтики великолепно отделанных строф. Лаконичность и законченность образов всегда завораживали Победоносцева. Он не переносил растрепанных, формально не завершенных, пусть и искренних, излияний. Одно из стихотворений Фридриха фон Салле как нельзя лучше отвечало состоянию, в котором находился Константин Петрович вот уже несколько лет.

Он закрыл глаза, и оранжевый солнечный свет окатил его с головы до ног. Уютный тихий Зальцбург предстал перед внутренним взором. Сквозь негромкий стук колес по брусчатой мостовой проступала мелодия, которую он долго искал. Константин Петрович хотел заменить немецкую определенность и материальность русской изысканностью и драматизмом. Он прислушался к еле различимому, но внятному голосу:

Срывая с дерева засохшие листы,

Вы не разбудите заснувшую природу,

Не вызовете вы, сквозь снег и непогоду,

Весенней зелени, весенней теплоты!

Перевод из Фридриха фон Салле оказался самым удачным. В последние месяцы отдельные строки всплывали в сознании все чаще и чаще. Земное существование истончалось, как горный ручей — вот-вот затеряется среди валунов, чтобы исчезнуть сквозь иссушенную почву. Но ничто не пропадает без следа. Вторая строфа, над которой он работал тщательней, чем над другими, поддерживала в нем надежду. Провидение позаботилось о нескончаемости живой цепи. Господь не наградил и не отметил брак с Екатериной Александровной детьми, но это еще ничего не означает. Он посмотрел на стол, заваленный рукописями и книгами, и вытеснил чей-то внятный голос своим:

Придет пора — тепло весеннее дохнет,

В застывших соках жизнь и сила разольется,

И сам собою лист засохший отпадет,

Лишь только свежий лист на ветке развернется.

Константин Петрович буквально ощущал движение свежего, потянувшегося к солнцу листа. Он не отходил от окна — только закрыл глаза. И попытался уничтожить картинку замусоренного Литейного проспекта иным — привычным — воспоминанием. Не удалось, сколько он ни силился. Неприятные, трудные мысли все-таки одолели его. В конце августа он твердо знал, что крушения не миновать. В первых числах сентября Витте[13]подпишет мир в Портсмуте, возвратится в Петербург и потребует от царя отставки многих министров. И прежде остальных устранения Победоносцева. Они сами превратили обер-прокурора в символ великой России, которую погубили, и теперь стремятся переложить ответственность на чужие плечи. Он редко читал, что пишут о нем в газетах. С брезгливостью отбрасывал карикатуры, изображавшие его в неприглядном — отвратительном — виде, старался, чтобы грязные газетные и журнальные страницы не попадались под руку жене. Ему были невыносимо противны подробности рисунков. В этих деталях и скрывался дьявол. Но он не подавал виду, что уязвлен, и ни с кем не делился.