Читать книгу - "Датский король - Владимир Корнев"

При этих словах фрау Флейшхауэр оживилась, переспросила:

— Неужели Мефистофелем? — Она еле сдерживалась, чтобы не улыбнуться. — Ну это, наверное, слишком. Молодости свойственно сгущать краски. Хотя коллега Ауэрбах действительно создал вокруг своей персоны этакий ореол мрачноватой таинственности. Но знаете, не относитесь к нему так… — Флейшхауэр остановилась, подбирая подходящее слово, — иронично. Вообще-то он человек странный, о нем ходят разные слухи, но я не привыкла верить молве. То, что он бесподобен как ученый и лектор, неоспоримо. У него вышло множество монографий, он долгое время работал в Англии, затем в Италии, потом в Вене, пока, наконец, мы его не переманили — и то, надо сказать, это стоило большого труда и больших материальных затрат. Будьте к нему снисходительны, к несчастью, этот человек очень плохо видит, он почти слепой. Ну, думаю, в итоге все наладится, ваши взаимные предубеждения рассеются, и вы найдете общий язык со своим куратором.

— Я бы тоже хотел так думать, — Звонцов согласно кивнул. — До сих пор это, увы, не удавалось. Да вот, кстати! На прошлой лекции господин Ауэрбах завел речь о Ницше, о его скандально известном сочинении «Антихрист». Профессор назвал эту работу манифестом антихристианства и основой мировоззрения наступившей эпохи, как он выразился «эры, ниспровергающей религию рабов». После этого он начал критиковать католицизм, а заодно и протестантизм.

Звонцов заметил, что фрау Флейшхауэр неприятно слышать такие слова о религии, ведь она, несмотря на широту и прогрессивность убеждений, все-таки имела репутацию доброй лютеранки.

— Вот и мне эти рассуждения показались если не кощунственными, то, по крайней мере, поверхностными, — поспешно продолжил русский студент. — Ведь в России Ницше очень популярен, и даже гимназисты, не говоря уже о студентах, зачитываются «Заратустрой». Я спросил профессора, не перегибает ли он палку, считая Ницше антихристианином по сути. Вы бы видели, уважаемая фрау Флейшхауэр, с каким выражением лица Мефистофель… герр Ауэрбах бросил: «Что вы имеете в виду, господин студиозус?» Тогда я сослался на мнение одного из наших философов о том, что если бы Ницше чуть больше знал о православной вере, о ее нелицемерной сущности, он, возможно, не считал бы себя антихристианином. В ответ профессор назвал меня русским максималистом и посоветовал не выдавать желаемое за действительное, а еще раз перечитать Ницше в подлиннике. Теперь он мне вообще прохода не даст, что уж там об экзамене говорить!

— А вам известно, что ваш профессор подлинный мастер монументальной живописи?

Звонцов не ожидал услышать подобного — он был искренне удивлен:

— Неужели?! Pardon, madam, но ведь он слепой как кро… э-э-э… Я хочу сказать, он почти ничего не видит на расстоянии. При такой близорукости можно было бы успешно заниматься миниатюрой, но — масштабная живопись? Как у вас говорят: es ist unmöglich![13]

— О! Вы ошибаетесь, Вячеслав, как вы ошибаетесь! Старик, надо признать, близорук, но тем парадоксальнее его творческий взгляд. Он видит на расстоянии двадцати сантиметров, потому может писать только в непосредственной близости от холста и предмета, этим и объясняются основные его приемы. Например, он начинает любую работу с угла, а потом фрагмент за фрагментом выписывает скрупулезно то, что может представить целиком только в своем воображении. Глаза профессора так чудесно повреждены (звучит, конечно, нелепо, в известной степени цинично, я понимаю), что при идеальном цветовом чутье ему с расстояния представляется расплывчатая, но манящая глаз красочная палитра, а сама работа создается по принципу яркого витража, она точно собрана из доведенных до совершенства кусочков. Результат превосходит все ожидания по выразительности и — что удивительнее всего! — поражает цельностью. В этом уникальность дара и живописного метода Ауэрбаха. Право же, он создает необыкновенные вещи!

«Так можно только лоскутное одеяло сшить!» — подумал с недоверием студиозус Звонцов.

После утренней трапезы собака по обыкновению покинула свое место, вскочила на стол и принялась доедать не доеденное людьми, а Звонцов уже торопился в Йену.