Читать книгу - "Царь-девица - Всеволод Соловьев"

Через несколько минут при входе в селение Люба очутилась среди густой толпы народа: тут были и мужики, и бабы, и даже дети. Крик, гвалт, ничего разобрать невозможно.

Люба спросила у первого попавшегося мужика про Лукьяна. Тот взглянул на нее, ничего не ответил и заорал свое, размахивая руками и, очевидно, не обращая внимания на то, слушает ли кто, что он орет.

Спросила она у другого. «Какой там еще Лукьян? Чего лезешь? Откедова?» — ответили ей.

Она замолчала. Расспрашивать теперь, не оглядевшись и не узнав, в чем дело, ей показалось опасным.

Но как тут узнаешь, о чем орут и что у них такое?!

— Антихрист, антихрист, вестимо, антихрист народился, — раздавалось в толпе, — уж видели — в Москве засел!.. Никон-то, вишь, предтеча его…

— Вестимо, вестимо! Эх, окаянные!.. Не оставим святыню в руках слуг антихристовых…

— В церковь, братцы, на попов!

Толпа хлынула к церкви. Люба — за народом. Что такое? — она ничего не понимала. Слыхала она про Никона патриарха, слыхала, что в чести был великой он, а потом в чем-то провинился и словно бы в заточении где-то, знала и про антихриста, врага рода человеческого, слыхала, что он должен народиться; но что он уж и народился — об этом в перхуловском доме еще не говорилось.

Что-то они будут делать в церкви? От кого ее защищать? Что попы дурного сотворили?

Страх начинал пробирать Любу, но любопытство превозмогало и страх, и она спешила вслед за толпой, несмотря на свою усталость, спешила быть из первых на месте, чтоб ничего не пропустить, чтобы, наконец, понять в чем дело.

Толпа добежала до церкви. Тут у церковной ограды поповские строения. Десятка три мужчин начали выламывать ворота, ворвались во двор и через несколько мгновений оттуда послышались страшные крики и вопли. Вот волокут кого-то…

Люба протиснулась ближе, видит — священник. Он кричит отчаянным голосом, выбиваясь из рук своих мучителей; но никто за него не заступается. Ражий детина схватил его за длинные волосы и повалил на землю. Удар, другой, третий — несчастный священник застонал. Толпа ревет, заглушая его стоны; все спуталось.

Люба, дрожа и затыкая себе уши, с исказившимся от страха лицом, бросилась к церкви.

Вся паперть полна народу; выламывают тяжелые двери.

— Да на крышу, на крышу-то полезайте! — кричат несколько голосов. — На главы церковные!

— Воды, воды давайте, обмывайте кресты водою, ведь опоганили, все опоганили антихристы!..

Тащат откуда-то лестницу и взбираются на крышу с ушатом воды.

Прошло несколько минут; церковные двери выломаны, толпа ввалилась в церковь, и в то же мгновение раздался пронзительный звон во все колокола.

Люба, чуть не сбитая с ног толпой, сама не заметила, как очутилась в церкви.

Между тем вечер надвигался больше и больше и в церкви было уже совсем темно.

Но вот кто-то зажег лампаду, вот загорелась другая, и внутренность храма осветилась.

Люба стояла, прислонясь к стене, едва держась на ногах от усталости и ужаса, который увеличивался еще тем, что она не могла взять в толк того, куда она попала. Что это такое? И что с нею будет? Она ясно только видела одно, что теперь невозможно ни с кем разговаривать, ни у кото ничего спрашивать; нужно только притаиться, чтобы как-нибудь ее не заметили, — в этом только и спасенье.

Люди, наполнявшие церковь, продолжали голосить и браниться.

В церкви были женщины, и мужики, и люди в монашеском платье.

Прежде всего они начали расплескивать всюду воду, потом схватили мочалки, принялись обмывать церковь.

А это что такое? Какой-то монах выбивает прикрепленную к стене икону, несколько человек подбегают к нему на помощь, икона выбита, брошена на пол, ее топчут ногами.

Люба смотрит, не веря глазам своим — никогда она не видала в жизни своей такого богомерзкого дела, даже никогда не думала, что оно возможно: святую икону топтать ногами!

И будто в ответ на ее мысли раздаются дикие возгласы:

— Топчи, плюй на поганую доску! То не икона, то дьявольское писание! Мойте, мойте скорей святые иконы старого писания!

Люба ничего не понимает. А толпа продолжает бесчинствовать.

— Плюйте на пол!

Но тут новые крики и визг на другой стороне церкви обращают на себя внимание Любы.

Две какие-то женщины положительно беснуются: падают на пол, потом поднимаются, сбили с себя головные уборы, растрепали волосы, вырывают их прядями, царапают себе лица и визжат не своим голосом. Им очищают место и смотрят на них с благоговением.

— Дух, дух в них вселился! — шепчут некоторые. — Вот сейчас заговорит их устами…

Женщины мало-помалу утихают и начинают что-то говорить, но сначала разобрать ничего невозможно. Слова их отрывисты и перемежаются дикими взвизгиваниями.

— Вон попов антихристовых! — наконец уже явственно кричит одна из женщин. — Вон их всех к дьяволу, чтоб не смели переступать святого порога. Божьи люди, не отдавайте врагам церковь, не выходите! Пусть Василий Мыло священнодействует!

— Василий Мыло! Василий Мыло! — раздается по церкви десятками голосов, и толпа вытискивает из себя маленького взъерошенного старика, в одежде дьячка, с ощипанной седой бородкой.

— Мыло, тебе священнодействовать! Ты наш учитель! — кричат и мужчины, и женщины.

— И буду, и буду, — визгливым голосом в ответ на эти крики повторяет Василий Мыло. — А попов нечистых никонианских к дьяволу в когти! Замыкай двери. Не выходи никто — здесь ночевать будем, не покинем святой церкви!

— Вестимо, не покинем, — отвечают многие. И слышно, как замыкают двери.

Люба вздрогнула всем телом. Уйти теперь отсюда невозможно. Еще мгновение — и она почувствовала, как голова у нее кружится, все предметы сливаются, находит какое-то забытье странное. Беззвучно скользнула она на пол в темном уголке церковного придела и потеряла сознание.