Читать книгу - "Святые сердца - Сара Дюнан"

Наконец из церкви доносится звон к заутрене. Зуана слышит шаги дежурной сестры по каменным плитам, когда та идет через галерею. Стук в двери сегодня особенно резок. По привычке (как удобно, что она распространяется не только на тела, но и на души) многие встанут и пойдут в церковь еще прежде, чем окончательно проснутся. Однако будут и другие, те, кому едва удалось заснуть и кто не захочет расставаться со сном. В таких обстоятельствах дежурной сестре позволено войти и один раз встряхнуть спящую за плечо. Те, которые и тогда не встанут, позже будут отчитываться за свой проступок перед матерью-настоятельницей.

Двери келий начинают отворяться, слышится шарканье подошв, монахини собираются и идут за дежурной сестрой, процессия черных теней движется через мрак, светляками в ночи мигают свечи. Когда они проходят мимо двери послушницы, кто-то подавляет зевок.

Зуана ждет. Хотя аббатиса знает о ее ночных скитаниях, важно как можно меньше нарушать распорядок монастыря. Церковная дверь со стоном поворачивается на тяжелых петлях, пропускает процессию и затворяется вновь. Немного погодя дверь стонет раз, потом другой, отмечая приход опоздавших. Звуки песнопений уже просачиваются сквозь раму двери, когда Зуана покидает келью и углубляется во тьму. Впереди она замечает маленькую фигурку, которая, слегка прихрамывая, спускается во двор из верхней галереи. Эта ночная скиталица тоже не хочет, чтобы о ее похождениях стало известно. Зуана тут же забывает о ней. Хватит на сегодня эмоций. Новые неприятности никому не нужны.

Она ждет, когда церковная дверь закроется снова, потом торопливо входит и, опустив голову, пробирается между рядами хора туда, где против решетки, отделяющей монахинь от других прихожан в церкви, висит большое распятие. Она падает перед ним ниц, невольно вздрагивая от холодного прикосновения каменных плит, которое чувствуется даже сквозь платье, а затем проскальзывает на свое место в конце второго ряда церковного хора. У нее нет требника — книга осталась лежать на столе в келье. И хотя псалмы и службу она знает наизусть, это все равно считается проступком. Взгляд аббатисы скользит по ней. Зуана открывает рот и начинает петь.

Община сегодня не в голосе. Зима поцарапала не одно горло, и пение то и дело прерывается резкими приступами кашля и шмыганьем носами. По ночам в церкви ужасно холодно, и напротив хоров около дюжины послушниц отчаянно борются с холодом и дремотой. С такими пухлыми щечками и бархатистой кожей они выглядят слишком юными для того, чтобы не спать в столь поздний и одновременно ранний час. Зуана замечает, что от усталости некоторые из них совсем по-детски трут глаза кулачками. Неутомимая сестра-наставница, отвечающая в обители за молодых послушниц, сестра Юмилиана, считает, что каждый новый набор хуже прежнего, девчонки все более себялюбивы и преданы мирской суете. Правда, очевидно, сложнее, поскольку сама Юмилиана тоже меняется, становясь с годами все более набожной и требовательной, в то время как послушницы остаются молодыми. Как бы то ни было, Зуане их жалко. Девушки их возраста любят поспать, а заутреня, режущая ночь точно на середине, самая трудная из всех служб монастыря.

Однако в ее жестокости заключена великая сладость, ибо она предназначена для того, чтобы через сопротивление тела пробудить и возвысить душу, а вырванный из сна разум свободен от шума и суеты дневных мыслей. Зуана знает сестер, которые с возрастом полюбили эту службу превыше всех остальных, она стала для них нектаром: ибо, приучив себя превозмогать усталость, они получили редкий дар — чудо быть в Его присутствии, когда весь остальной мир спит; это превосходство без гордости, пиршество без обжорства.

В такие моменты некоторые настолько приближаются к Богу, что даже видят парящих в вышине ангелов, а однажды кто-то видел, как Христос с большого деревянного распятия поднял свои руки и простер их над ними. Во время заутрени такой трепет души случается чаще, чем на других службах, а молодым это на пользу, ведь драматические происшествия с приступами сильного сердцебиения или даже потерей сознания напоминают им о близости экстаза. Да и сама Зуана, никогда не отличавшаяся склонностью к видениям, переживала чудесные мгновения: ее изумляло то, как мелодично звучат голоса в ночной тиши, или то, как пламя свечей колеблется от дыхания, и кажется, будто даже самые могучие статуи оживают, отбрасывая на стены танцующие тени.

Сегодня никаких чудес не предвидится. Старая сестра Агнесина в лихорадке набожности сидит, склонив голову набок, и, по обыкновению, бдительно вслушивается, не прозвучит ли божественная нота в хоре человеческих голосов, однако в задних рядах сестра Избета уже спит и с присвистом похрапывает во сне, как ее вонючая собачонка, а для остальных придерживаться текста — уже достижение.

Борясь с усталостью, Зуана выпрямляет спину так, что ее плечи касаются спинки сиденья. В других церквях монахини опираются о простое дерево, отполированное годами соприкосновения с их платьем. Но в Санта-Катерине все по-другому. Ведь здешние скамьи хора являют собой шедевр интарсии: картины, собранной из сотен склеенных воедино разноцветных кусочков дерева. Деревянная мозаика была подарена монастырю одной дамой более ста лет тому назад, при великом Борзо д’Эсте, и говорят, что два мастера, отец и сын, трудились над ней более двадцати лет. Теперь, молясь Богу, сестры обители Санта-Катерины, все без исключения, полируют спинами каждая свой фрагмент любимого ими города — улицы, крыши домов, дымовые трубы и шпили, — узнаваемого до последнего клинышка вишневого или каштанового дерева, которыми отмечены края причалов, и темной ореховой жилы, изображающей реку По. Таким образом, хотя они и живут в разлуке с родным городом, возлюбленная Феррара ежедневно предстает перед их глазами.

Когда Зуане трудно сосредоточиться на молитве, как сегодня, она пользуется этой жемчужиной реалистического изображения как способом вернуть свои заплутавшие мысли к Господу. Она представляет, как их голоса поднимаются все выше, облаком звука скапливаются в нефе, откуда сквозь крышу церкви просачиваются наружу и длинным шлейфом, как дым, плывут по улицам города; извиваясь, шлейф огибает товарные склады и дворцы, ласкает стены собора, мешкает над сырым рвом, окружающим Палаццо д’Эсте, заглядывает в окна и наполняет сладкозвучным эхом огромные залы, после снова выскальзывает наружу и спускается вниз, к реке, а уже оттуда устремляется в ночное звездное небо и скрытый за ним рай.

И тогда красота и прозрачность этой мысли как рукой снимают ее усталость, и она тоже чувствует, как ее тело наполняет легкость, и она поднимается навстречу чему-то великому, хотя в ее случае выход за собственные пределы не сопровождается шорохом ангельских крыл или теплом Христовых объятий по ночам.

В келье на той стороне двора сердитая молодая послушница тяжко ворочается во сне, изумляясь и ужасаясь навеянным маковым отваром снам.