Читать книгу - "Учись слушать. Серфинг на радиоволне - Марина Москвина"

«…И возникло видение древних морей, рыб, живших в отдаленном прошлом и известных нам лишь по ископаемым окаменелостям, – написал потом в книге “Старина Четвероног” о целаканте профессор Дж. Л. Б. Смит. – Я не сводил глаз с зарисовки, пытаясь увидеть то, о чем не мог ни мечтать, ни помыслить…»

И доктор Смит объявил мировой общественности об открытии самой древней из живущих на планете рыб, этакого чудища морского, назвав его в честь прекрасной Марджори Латимер – Latimeria.

Все, конечно, кинулись изучать анатомию натуральной латимерии, явно пограничного существа между водной и земной стихией – двоякодышащего и живородящего. Особенное внимание притягивали плавники, имеющие на конце подозрительные твердые лучи с мягкой подушечкой посередине.

Плавник это, лапа, кисть или стопа? Во всяком случае именно кистеперая рыба могла стать отважным первопроходцем, который, на свой страх и риск, выбрался из океана и начал осваивать сушу! Неистовым хордовым, кому мы обязаны тем, что через миллионы лет появились наземные позвоночные.

То, что латимерия по сей день существует на свете, – сказочное чудо. Их в океане считанные единицы, ловить латимерию запрещено Вашингтонской конвенцией: статус «неприкосновенности» имеют все целакантовые, включая еще не открытые виды.

Чтобы взглянуть, как она живет в естественных условиях, Жак-Ив Кусто самолично спускался на километровую глубину засвидетельствовать ей свое почтение.

А тут, пожалуйста, в обычном железном ящике, не в жидком азоте, не забальзамированную, а просто так – нам присылают в Москву мертвую кистеперую рыбу.

Быть может, этот на редкость нецивилизованный ящик летел к нам в каком-нибудь рефрижераторе. А тут о нем сначала забыли, потом стали думать да гадать, что с этой тварью морской делать… В конце концов являюсь я, в ту пору внештатный репортер престижной столичной газеты (пара оптимистических репортажей, и примут в штат!), и застаю ужасную картину тления и распада.

Уже издалека чую нестерпимый запах. С зажатым носом приближаюсь к мадагаскарскому ДАРУ и, главное, знаю, что не надо заглядывать в ящик, а то эта рыба потом будет сниться ночами, – бежать оттуда, бежать во все лопатки! Но – как-то неудобно при исполнении служебных обязанностей.

Два бледных криптозоолога в белых халатах ведут меня холодным лабиринтом подвала, оправдываясь наперебой, дескать, прилагали отчаянные усилия, чтобы сохранить целакантыча, да куда там! Смотрите, какой ржавый ящик.

И тут же старенький скульптор в сатиновом халате сидит на табуретке и то ли из гипса, то ли из папье-маше с натуры лепит кистеперую рыбу, которая вскоре станет экспонатом музея. Ее и сейчас можно там увидеть. Я стояла над этим загубленным существом – настолько могучим и прекрасным, что даже в таком плачевном виде оно было великолепно. Огромный целакант, овеянный славой и легендами: колючий лучистый плавник на спине, словно гребень дракона, застывшее тело, неоново-синее, с белыми пятнами, разбросанными в беспорядке по чешуе, и – чуть ли не кисти рук, сложенные на груди.

…Я быстро шла, не оглядываясь, мимо Никитских ворот, по Тверскому бульвару к дому в Большом Гнездниковском переулке, на крыше которого провела детство. Туда я всегда прихожу, когда становится не по себе.

И гневная песнь рвалась из моего сердца – о том, что сегодня посреди Москвы в ржавом ящике железном распалась на пять изначальных элементов бытия чудом сохранившаяся с древнейших времен, возможно, последняя латимерия на планете: