Читать книгу - "Повседневная жизнь Фрейда и его пациентов - Лидия Флем"

На той же странице журнала можно было увидеть фотографию старого профессора из Вены, на которой он был запечатлен на балконе своей квартиры с двумя собаками чау-чау. Фрейд не мог понять, чем вызван такой интерес к его личности практически во всем мире. По поводу некой охотницы за автографами знаменитостей он написал одному из друзей следующее: «Вы прекрасно поняли, как я отношусь к охотникам за автографами. Но если действительно одним росчерком пера можно чем-то помочь достойному человеку, нуждающемуся в этом, то не стоит колебаться, можно даже признать, что подобное сумасбродство иногда приносит пользу Прошу вас в интересах вашего протеже не преминуть довести до сведения вашей богатой дамы, что получить автограф, подобный тому, что вложен в это письмо, обычно очень трудно».

Профессору Векслеру, создателю знаменитого теста на определение уровня развития интеллекта, Фрейд направил письмо, в котором скромность соседствовала с утверждением, что невозможно оценить не столько его творчество, сколько его личность: «Что касается вашего желания, чтобы я передал рукописи моих работ в наш университет в Иерусалиме, то мне трудно ответить на это что-либо определенное. Вы предполагаете, что этот университет многое для меня значит, и не ошибаетесь; возможно, мы с вами расходимся во мнениях относительно ценности этих рукописей. Для меня они не представляют никакой ценности, и мне никогда бы не пришло в голову передать их в дар университету. Обычно я их просто выбрасывал в корзину для бумаг, как только работы были напечатаны, и так продолжалось до тех пор, пока один человек не сказал мне, что мои рукописи достойны лучшего применения. Он сказал, что в мире, среди богатых людей, есть множество сумасшедших, способных заплатить наличными за эти страницы, написанные моей рукой, в том случае если я вдруг стану знаменитым. С тех пор я их храню и жду, когда моя известность принесет столь ощутимые плоды. Дело в том, что это единственная имеющаяся у меня возможность что-либо пожертвовать или оставить в наследство нашим собственным организациям типа "Ферлага", Венского института или Берлинского санатория; и я думаю также, что такое наследство будет благосклонно принято моими семью внуками. До объявления войны я слышал, что один известный коллекционер старых документов собирался приобрести и мои бумаги тоже. Но началась война, и больше ни о чем подобном речи не было. Поскольку мне это ничего не стоит, я продолжаю ждать, говоря себе, что, может быть, через какое-то время после моей смерти стоимость этих сокровищ будет такова, что целесообразность их хранения будет оправдана. На самом деле я не испытываю pretium affectionis^[23] к этим рукописям и ни в коем случае не хочу обидеть Иерусалимский университет, отказавшись передать их ему, тем более что в настоящее время их ценность остается весьма сомнительной. Если Иерусалимский университет имеет другую точку зрения на этот счет, я могу принять ее во внимание и в своем завещании высказать пожелание, чтобы мои рукописи были переданы ему в том случае, если по истечении определенного срока после моей смерти на них не найдется покупателя».

В юности Фрейд не всегда проявлял подобные скромность и мудрость, но чувство юмора всю жизнь было его спутником. Когда в возрасте двадцати девяти лет, снедаемый честолюбивыми желаниями и мечтой нарушить покой человечества с помощью великого открытия, он сжег все свои заметки, письма и черновики научных статей, накопившиеся за десять лет, то сразу же написал Марте, что сделал одну вещь, которая – он ни минуты в этом не сомневался – «доставит однажды массу трудностей целой толпе людей, которые еще не родились, но родятся на свое несчастье»: его будущим биографам! «Пусть они помучаются, не будем облегчать их задачу… Я уже сейчас радуюсь при мысли о тех ошибках, что они наделают», – добавил он, счастливый оттого, что «показал нос» потомкам!

* * *

И я прикован силой небывалой

К тем образам, нахлынувшим извне^[24].

Гете. Фауст (Эпиграф к «Психопатологии обыденной жизни»)

Итак, наше путешествие закончено. Мужчина с сигарой во рту больше не разгуливает по улочкам Вены. Ни одна пациентка, ни один пациент Фрейда не поднимаются больше с замиранием сердца на второй этаж дома на Берггассе. Знаменитая фрейдовская кушетка, молчаливо хранящая чужие тайны, по-прежнему пребывает в изгнании в доме на Мэрсфилд-гарденс в Лондоне. А психоанализ больше не тот, что был прежде.

Подобно старым семейным альбомам, которые можно без устали перелистывать, несмотря на то, что каждое лицо и каждый вид в них хорошо знакомы, Фрейд стал частью нашей культуры. Почти что частью нашей личной жизни. И все потому, что он всегда занимался теми вещами, из которых состоит наша повседневная жизнь, бился над установлением загадочной связи событий, размышлял о наших желаниях, нашем языке, наших секретах, нашем детстве, наших снах и нашем теле.

Став больше родственником, чем учителем, он рассказал нам о том, что загнанное вглубь все время пытается прорваться на поверхность, что то, о чем молчат губы, выдают руки и что лишь сознание может одержать верх над бессознательным.

Обретут ли радость правнучки Фрейда?

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Зигмунд Фрейд (1856-1939).

Восьмилетний З. Фрейд со своим отцом Якобом.

З. Фрейд и его мать Амалия.

Марта Бернейс – невеста З. Фрейда. 1884 г.

З. Фрейд с дочерью Софией, умершей в 1920 г.

З. Фрейд с сыновьями Эрнстом и Жан-Мартином. 1916 г.

З. Фрейд в своем рабочем кабинете с собакой чау-чау. Фото М. Бонапарт. 1937 г.