Читать книгу - "Судьба ополченца - Николай Обрыньба"

Решаем с Николаем так. Пойдем в главный корпус, там кантина у немцев, и буфетчик должен мне стакан шнапса за портрет. Выпьем и пойдем купаться, выплывем на середину — и надо идти на риск, переплыть озеро. Задержат так задержат, но оставаться здесь нельзя. Через тридцать — сорок минут станет ясно, что восемь человек бежали, и будет ясен наш «русский ландшафт». Да, положение паршивое, и никто уже не поверит в наше чувство к именинам генерала, в лучшем случае — отправят обратно в лагерь.

Подошли к стойке. Я попросил у немца, заведующего кантиной, дать мне стакан шнапса. Шнапс прошел хорошо, но не принес ни капли облегчения. Пили под дружный гогот немцев, находившихся в кантине. Что ж, тем лучше, теперь у нас есть алиби, если поймают, скажем, что были пьяны, есть кому подтвердить.

После этого пошли с красками и планшетами к озеру, нам разрешалось купаться на том месте, где поили лошадей. Подходим к озеру — Саши и Володи нет, а семь ребят сидят на берегу! Мы обрадовались еще больше, чем обрадовались нам! Оказалось, у ребят, всех восьми, отобрали пропуска на воротах. Как по списку — у всех, кто хотел бежать.

А где же восьмой? Его нет среди нас, и не лежит он на возу. Значит, один из десяти был провокатор?

Ребята сидели на берегу в самых живописных позах, Юрка Смоляк сыпал изречениями из «Луки Мудищева», Клочко, лежа на боку, ковырял ямку палочкой и плевал в нее, Иван Артеменко лежал на спине с широко раскрытыми глазами и усиленно всматривался в синь неба, остальные тоже «заняты» кто чем может. Перебрасываемся фразами об озере, которое широко, об отказе от идеи увидеть русский пейзаж в натуре. Я тоже начал устраиваться у воды под липами.

Справа от нас высокая трехметровая проволочная стена, взбирающаяся на гору, на вершине горы будка, с которой пулеметчик просматривает подходы с озера; за проволокой начинается порубка метров десяти шириной, затем широкая полоса конусной проволоки. Все невольно смотрят туда же. Вижу, как глаза моих товарищей скользят вверх по проволоке, и чувствую, что рождается какая-то мысль у большинства из нас — о проволоке, о часовом, свободе… Достаточно взгляда, и Юрка начинает подниматься вверх по бугру, мы, не произнеся ни слова, поняли его замысел: посмотреть, что делает часовой, его не видно на вышке. Юрка молниеносно возвращается и тихо сообщает, что фриц у старухи меняет яйца на сигареты. Значит, низ ложбины не просматривается — им можно, если быстро и бесшумно преодолеть высокую проволоку, главное — не всколыхнуть звуковые сигналы из банок, подвешенных на проволоке, мы знали, что днем немцы ток отключают. Клочко и Юрка уже растягивали густые ряды проволоки у земли, а Иван роет землю руками. Образовалась щель, в которую можно пролезть, и Юрка уже скользнул. Вижу, как он добрался до широкой проволоки и по столбикам прошел, как циркач балансируя, не провалившись в эту густую колючую паутину. За ним уже скользнули остальные. Все идет, как во сне, — тихо, ни единого слова, звука. Остаемся мы с Николаем и Клочко, они впереди, я иду замыкающим. Широкую коническую проволоку проходит каждый как может, одни идут по столбикам, наступая на шипы (такие острые, что могут проколоть сапоги) и придерживаясь за палки, которые уже воткнули по обе стороны конуса; другие перебираются на четвереньках, опираясь руками и ногами о столбы и палки. Николай обронил очки, они упали в траву под проволокой, пытаюсь веточкой вытащить их, так как Николай без очков абсолютно не видит. Ребята уже скрылись в лесу, а мы втроем все еще у проволоки, каждую секунду может взойти часовой на вышку, а мы ковыряемся, стараясь выудить эти очки, они, как нарочно, кувыркаются, застревая в травинках, и я никак не мог их поддеть крючком из обломанного сучка. Наконец удалось подцепить за переносицу, дотянуть до руки, Клочко держит меня за ремень на весу, хватаю очки, Клочко с Николаем меня выдергивают, и я встаю на ноги. Еще мгновенье — и мы в лесу. Мы все должны выйти на большак, оттуда на луг, где косят наши военнопленные, там опять в лес — и побег.

Только вышли на большак, как остановилась вынырнувшая из-за поворота машина и немец-водитель меня спрашивает, почему кунстмалер гуляет? Я опять плету свою версию о сувенире для генерала. Немец приходит в восторг и отпускает нас, желая успеха. Еще немного, и мы попадаем на луг, где полно полиции и рабочих, обслуживающих штаб. Полицаи, увидев меня и Николая, приглашают нас в хозяйство, хотят угостить шнапсом. Нам внимание оказывали полицаи из подхалимства, ведь мы рисуем генерала и с ним разговариваем, а это очень опасно в глазах этих предателей, всегда, мол, могут нажаловаться, и пропал тогда так ревностно служащий немцам полицай. Объявляю, что мы с удовольствием придем: идите и приготовьте все как надо, но сначала мы нарисуем для генерала русский вид; ребята нам покажут хороший вид — с лесом и далями, для этого мы пойдем с ними на гору; а потом мы вместе знатно выпьем.

Ребята, которые должны бежать, идут со мной и Николаем. Но — что за черт! — опять нас десять. Лешка, которого при подготовке побега не было в группе, идет с нами.

За первыми же кустами все разворачиваются в шеренгу и переходят на бег. Лешка недоуменно оглядывается, начинает спрашивать:

— Братцы, почему бежим? А рисовать?

Мы все оборачиваемся и останавливаемся, глаза всех встречаются, и в них вопрос: что делать с Лешкой, он совсем не предусмотрен нашей программой. Мелькает в глазах: связать, скрутить. Лешка, сразу поняв положение, улыбается:

— А может, вы бежите? То и я с вами.

Опять молниеносно, не договариваясь, забираем его в середину, и бег продолжается. Мешает бежать планшет с бумагой для пейзажа, швыряю его в кусты, остаются краски, рисунки за пазухой и полный карман гимнастерки карандашей.

Нам нужно держаться в направлении на триангуляционную вышку, чтобы выйти к деревне, какой — знал Клочко, но сейчас мы не видим ни горизонта, ни вышки, ветки бьют по глазам, и слышны только топот ног и тяжелое дыхание бегущих людей. Впереди поляна, за ней, вдали, лес, в глазах стоят розовые и зеленые круги, еще нажим — и мы на другой стороне. Но за кустами открылось полотно железной дороги, у переезда стоят два полицая. Раздумывать некогда, бросаемся вперед, они падают на дно кювета и не стреляют. Несколько прыжков, и мы проскакиваем в двадцати шагах от них, нам некогда заниматься ими, а им, как видно, страшно заниматься нами, и мы продолжаем бег к лесу по высокой траве. Радость свободы еще не успела нас охватить, мы заняты бегом. Вскочили в лес, бег не уменьшился. Зачавкала под ногами вода, мы попали в болото, вдали послышался лай собак. На секунду все остановились, прислушиваясь, сразу пробежала тень озабоченности, в мозгу у всех пролетело виденное — те, кого ловили с собаками. Мы знали, что охранники преследуют верхом, держа на сворке собак. Сначала спускают первую пару — овчарок, они, как волки, приучены заходить с двух сторон бегущего, сбивают с ног и не дают сопротивляться; тогда, по звуку, пускают вторую пару — овчарку и дога, огромного черного пса, и успевают следом подскакать сами, связывают руки ремнями, и собаки патрулируют пойманного. Вся надежда бегущего — на болото, по болоту тяжелее бежать, зато и на лошадях проехать почти невозможно, а собаки в воде теряют след. Но охранники, выискивая места посуше, все-таки объезжают болото и находят след, так как рано или поздно бегущий все равно выйдет на более твердую почву.