Читать книгу - "Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости. 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс"

Однако самой непреодолимой проблемой оставалась дилемма потемкинских деревень, выдвинувшаяся на первый план в 1927 году. Даже просоветские делегаты неожиданно меняли согласованные графики и планы, заподозрив, что им морочат голову. Принимающая сторона хорошо осознавала это, так что в докладе вышеупомянутой комиссии предлагалось разрешить визитерам менять график в последний момент — но только если изменение можно было заранее запланировать! Несмотря на осведомленность советской стороны о существовавшей проблеме, вся система приема иностранцев работала против того, чтобы позволять им большую свободу передвижения — слишком важно было не испортить благоприятного впечатления и получить хвалебный отзыв. Верхом дозволенного была регулируемая спонтанность — приход в гости к заранее отобранным рабочим и беседа с ними за чаем. Более того, члены комиссии 1927 года были совершенно уверены, что существенным изъяном являлась перегруженность графика гостей встречами, церемониями, банкетами, демонстрациями, — но так делалось именно для того, чтобы свести к минимуму самостоятельные походы гостей куда бы то ни было, ведь говорящие на иностранных языках советские граждане могли пожаловаться на тяжелую жизнь в СССР. Доклад комиссии предупреждал: «Положение, при котором к делегатам могли бы пройти или проникнуть в их среду кто-нибудь из “посторонних”, конечно, нежелательно»^{394}. Подозрения гостей насчет потемкинских деревень ставили перед советскими хозяевами отнюдь не- надуманную дилемму — она высвечивала острую необходимость планировать и контролировать все, что гости делали и видели.

Хотя советские и коминтерновские организации в основном работали сообща, за кулисами юбилейных торжеств 1927 года все-таки случались конфликты, причем любопытно, что некоторые делегаты оказались к ним причастны. Так, ВОКС и Коминтерн продолжили поединок, начавшийся за несколько лет до того с коминтерновской критики ориентации ВОКСа на интеллигенцию. С тех пор Каменевой удавалось успешно защищать воксовский курс; она включила ряд членов европейских обществ дружбы в состав участников торжеств в Москве в 1927 году и добилась своего, когда они приняли официальную резолюцию, одобрявшую сохранение и впредь «аполитичного и беспартийного» характера этих обществ^{395}. Глава ВОКСа и ее приглашенные зарубежные друзья, таким образом, составили некий альянс для отпора Коминтерну.

Празднества 1927 года и вызванный ими самоанализ обозначили начало некоторых тенденций в системе приема гостей, которым предстояло окрепнуть в ближайшие годы. Во-первых, приглашение интеллектуалов вместе с другими делегациями гарантировало, что активность ВОКСа с его интересом к культурной стороне дела будет все теснее смыкаться с методом массовых пропагандистских кампаний: «увязывать» приглашения и содержание визитов, как формулировалось в одном программном докладе, с «актуальными политическими задачами момента»^{396}. Если это оформлявшееся уподобление кампании диктовало увязку визитов со злободневными проблемами — такими, как паническое ожидание войны в 1927 году, — то параллельно возникавшая неприязнь к «бесполезным» иностранцам была порукой тому, что ВОКС станет уделять больше внимания влиятельным фигурам, потенциально способным воздействовать на общественное мнение. Акценты на злободневных политических целях и одновременно на зарубежных крупных фигурах во многом противоречили один другому, так как наиболее влиятельных интеллектуалов не так-то легко было вовлечь в пропагандистские кампании. Конфликт между кампанейством и маневренностью продолжал проявляться в последующие годы.

Начиная с тех же празднеств десятой годовщины Октябрьской революции аудиенция у Сталина стала обязательным пунктом программы визита для наиболее именитых иностранных гостей. Восемьдесят делегатов из одиннадцати стран общались со Сталиным на протяжении шести часов 5 ноября 1927 года, после чего был подготовлен отредактированный текст с избранными вопросами и ответами, — и именно таким будет сценарий и последующих встреч Сталина с западными визитерами. «Почему в СССР нет свободы печати?» — таков был один из вопросов, присланных, как было заведено, запиской. Сталин отвечал: «Для какого класса — буржуазии или пролетариата?» В ответ на вопрос: «Верно ли широко обсуждающееся в Германии обвинение, исходящее от Рут Фишер и [Аркадия] Маслова, что нынешние вожди Коминтерна и русской партии предали рабочих в руки контрреволюции?» — Сталин пошутил, что большевики решили стать также и каннибалами и национализировать всех женщин. Документ зафиксировал возмущенные возгласы из толпы: «Кто мог задать подобный вопрос?»^{397},[31] Судя по тому, что делегаты поддержали Сталина «общим смехом», сама эта встреча ознаменовала складывание системы взаимодействия с иностранцами.