Читать книгу - "Кому нужна ревизия истории? Старые и новые споры о причинах Первой мировой войны - Миле Белаяц"

Следующая телеграмма опубликована в ДВПКС (док. 503), однако с очевидной ошибкой в датировке отправки из Петербурга и получения ее в Белграде. По номеру депеши (Секр. № 57) она следующая за предыдущей, которую комментирует Попович. А если судить по содержанию, ее отправили после беседы австро-венгерского посла с Сазоновым, то есть после заседания правительства 25 июля, на котором обсуждалось принятие более серьезных мер. В телеграмме упоминается коммюнике, опубликованное по результатам заседания, а также решение о подготовке частичной мобилизации 13 корпусов. Таким образом, речь идет о послании, которое якобы прибыло в Белград 24 июля в 11.30 утра, то есть даже до состоявшей из двух частей большой телеграммы, принятой 25 июля в 4.17 утра, соответственно в 10 часов. Вот ее содержание:

«Российский министр иностранных дел заявил австро-венгерскому послу, что ультиматум носит в высшей степени угрожающий характер. Общее мнение таково, что Сербия не может принять требований Австро-Венгрии. Совет министров решил принять энергичные меры, вплоть до мобилизации. Ожидается решение царя. Сейчас ожидается официальное коммюнике, в котором будет сказано, что Россия берет Сербию под свою защиту. Спалайкович»[400].

В ходе заседания российского правительства, состоявшегося 24 июля в 15 часов по местному времени, то есть после вручения текста ультиматума, Сазонов сообщил, что Сербия еще не попросила о помощи и, вероятно, сделает это в ближайшее время, поэтому правительство должно подготовить ответ. Никола Б. Попович упоминает два решения, принятые кабинетом по предложению главы МИДа:

«1) вместе с другими державами потребовать продления срока для предоставления ответа, дабы правительства великих держав имели возможность изучить документы о Сараевском покушении;

2) рекомендовать сербскому правительству не сопротивляться, если Сербия не в силах защитить себя от возможного вооруженного нападения Австро-Венгрии, и заявить, что покоряется и предает участь свою на суд великих держав»[401].

Согласно донесению, которое французский посол в Петербурге отправил в Париж после заседания правительства, Сазонов поведал ему, что постарается добиться от Вены продления срока ультиматума, чтобы обеспечить державам время для изучения документа. Министр попросил германского посла передать своему правительству, что ситуация опасная. При этом Сазонов не устает отвергать все просьбы хотя бы намекнуть, какие меры примет Россия, если независимость или территориальная целостность Сербии окажутся под угрозой. Поведение германского посла оценивается негативно. Завтра состоится заседание Совета министров под председательством царя. Сазонов предложит избегать всего, что может ускорить протекание кризиса. Пускай венский кабинет погрязнет в собственной ошибочной политике. Глава МИДа также считает, что, если австро-венгерское правительство перейдет к решительным действиям, Сербия не должна сопротивляться оккупации, дабы весь цивилизованный мир удостоверился в злонамеренности Австрии[402].

Таким образом, как свидетельствуют многие источники, 24 июля после заседания российского правительства Спалайковичу четко заявлено, что Сербии в ответе на австро-венгерский ультиматум следует придерживаться предельно сдержанной позиции[403].

Остается вопрос, на чем основан вывод Спалайковича, озвученный им во второй телеграмме (Секр. № 57), будто ожидаются энергичные меры вплоть до «мобилизации». Нам кажется, что кто-то намеренно неправильно датировал документ (или его копию) 24‑м июля, дабы представить дело так, будто сербское правительство заручилось поддержкой Петербурга еще до того, как ему стал известен текст ультиматума. Проблема, связанная с этой телеграммой, остается нерешенной и требует дополнительного изучения. На то, что датировка неверная, указывает и Кристофер Кларк, который без какого-либо обоснования датирует документ 25 июля. При этом по поводу времени отправки, указанном в ДВКПС (1.40 ночи), у автора нет возражений[404]. Если не рассуждать голословно и проанализировать содержание телеграммы, то оно может соответствовать только времени после заседания российского правительства, состоявшегося 25 июля. Следовательно, телеграмма, если верить ДВПКС, могла быть составлена в ночь с 25 на 26 июля. Марк Корнуолл полагает, что в основе всего вышеописанного затруднения – ошибка, допущенная Владимиром Дедиером, работавшим над сборником сербских дипломатических документов[405].

25 июля после обеда Штрандтман в Белграде встретил министра Любомира Йовановича, шедшего на заседание правительства. В ходе короткой беседы российский дипломат «обратил его внимание на всю неподготовленность России к войне и на вытекающую из сего необходимость уступить в возникшем конфликте все, что могло быть достойно и честно уступлено»[406].