Читать книгу - "Дамы и господа - Людмила Третьякова"

Путешествующий по Украине с императрицей Елизаве­той ее тайный муж Алексей Разумовский посетил духовную академию во время занятий хора. Изумительной красоты баритон Марка Полторацкого поразил его. Юношу отпра­вили в Петербург, где стали серьезно обучать певческому искусству. Он оказался первым из россиян певцом, послан­ным совершенствоваться в Италию.

По возвращении двадцатичетырехлетний Полторацкий выступил в составе итальянской оперной труппы в Санкт-Пе­тербурге, что говорит о его мастерстве. А скоро началась преподавательская деятельность Марка в придворной певческой капелле, руководителем которой он в конце концов стал.

Успехи и добросовестность Полторацкого были поощ­рены императрицей Елизаветой, а затем и Екатериной. Он получил дворянское звание и чин статского советника. Для девицы Шишковой, у которой, кроме хорошенького личика, ничего особенно привлекательного для женихов не имелось, это была хорошая партия.

После свадьбы супруг Агафоклеи недолго задержался в Тверской губернии. Дела требовали его присутствия в Петербурге. Певческая капелла всегда считалась любимым детищем царствующих особ — нужно же было чем-то пора­зить заморских гостей, кроме «Невы державного теченья». Полторацкий по горло был занят работой: решал всякие дела, искал голосистую молодежь и одаренных сочинителей музыки. Приходилось много ездить. Пожалуй, он даже чувствовал некую вину перед молодой супругой, оставшейся в Тверской глуши.

А кстати, почему вообще так получилось? По каким причинам Агафоклея не воспользовалась возможностью жить в столице, ради которой многие и выходят замуж?

На этот вопрос нет не только ответа, но даже и наме­ков. Понятно, что Феклуша вышла замуж без любви, ее мнения никто не спрашивал. Но это мало что объясняет. Напротив, возможность изменить свою жизнь и стать столичной дамой может примирить с самым скверным выбором родителей. Марк Федорович, однако же, был личностью обаятельной. Одна из внучек Полторацкого так отзывалась о нем: «Очень красивый и добрый чело­век, прекрасное лицо которого теперь смотрит на меня с портрета, сделанного Боровиковским».

И вот за этим милейшим красавцем супруга в столицу не поехала. Похоже, Агафоклея вполне довольствовалась тем, что теперь она замужняя дама, родители ей не указ и появилась возможность делать все, что душе угодно.

Выбор был небольшой. У Агафоклеи, собственно, только и имелось что небольшое имение Грузины, получившее на­звание от иконы Грузинской Божьей матери, хранившейся в здешней церкви.

Даже на самый непритязательный взгляд Грузины не представляли собой ничего замечательного. Мост из прыга­ющих под колесами экипажей бревен, девять крестьянских изб по правую сторону от дороги, и дом слева, который лишь с большой натяжкой можно было назвать барским. Где-то вдалеке сараи с провалившимися соломенными крышами и надсадно мычащими тощими коровами.

…Когда Полторацкий, соскучившись по своей Феклуше, прикатил в Грузины, то немало удивился за короткий срок происшедшим изменениям. Немногочисленная челядь, вся как один, кроме старых и малых, занята на работах: кто чистил заросшие пруды, кто латал сараи, а кто-то вывозил скопившийся за годы мусор. От дел отставлен был только староста, собственноручно битый молодой барыней за воровство, «нерадение к службе» и с тоскою ожидавший решения своей дальнейшей участи.

Муж думал, что женина горячка вот-вот пройдет, но в очередную побывку в Грузинах узнал: Агафоклея заняла у соседей крупную сумму денег, а стало быть, все только начинается.

И вот тогда Полторацкий принял мудрое решение: не касаться хозяйственных дел, все передоверить супруге, и никогда не изменял ему. По выражению их с Агафоклеей Александровной внучки, «энергичная личность бабушки стушевала его личность». Хозяйке Грузин не было и трид­цати, когда имение совершенно преобразилось. В центре усадьбы вырос трехэтажный огромный дом с великолепной отделкой. Его вполне можно было назвать дворцом. Есть предположения, правда, документально не доказанные, что он был построен Растрелли.

Здание состояло из ста двадцати комнат, интерьер ко­торых мог поспорить с убранством апартаментов столичной знати. Спальня хозяйки была декорирована розовым мра­мором. По оценке специалистов, занимавшихся историей русских усадеб, «постройка столь крупного каменного со­оружения в усадьбе, сравнительно далеко расположенной от обеих столиц, была весьма редким для того времени явлением».

Перед господским домом располагались роскошные цветники, а за ними парк с прудом, островами, мостиками, беседками, статуями и другими, как сообщалось, «бесчис­ленными затеями».

Внимательный глаз уловил бы некую особенность в пла­нировке усадьбы. Она заключалась в том, что хозяйственные постройки, которым в русских имениях всегда отводилось место где-нибудь в отдалении, дабы не портить «приятности вида», в Грузинах располагались рядом с главным домом. Для Агафоклеи Александровны главным занятием и по­стоянной заботой оставалось хозяйство. Организованное ею с исключительным размахом и эффективностью, оно приносило огромные барыши.

Все хозяйственные постройки поражали своими мас­штабами и основательностью. Конный двор вмещал до 250 лошадей. Поголовье рогатого скота числом до 600 штук размещалось в помещениях из жженного кирпича под черепичной крышей. Такой же вид имели обширные риги, оранжереи, теплицы, мастерские…

Хозяйство действительно преогромное. Вероятно, в России того времени едва ли возможно было сыскать жен­щину, которая, подобно Полторацкой, единолично, никому ничего не передоверяя, справлялась с делом, хватившим бы на несколько мужчин. На берегах Невы сверстницы Агафоклеи Александровны танцевали менуэты, щебетали по-французски. Нежные личики, не знавшие ни ветра, ни дождя, ни солнечных лучей, и затейливые наряды делали их похожими на «сахарных куколок», созданных для одного лишь «пантомима любви».

…Конечно, и среди представительниц света, казалось бы, при их богатстве не нуждавшихся в приращении своего заго­родного хозяйства, иногда встречались женщины, прекрасно справлявшиеся с ролью помещицы. Они имели интерес к жизни «на земле», до мелочей «входили во все подробности сельского домоводства и экономии, знали счет денежке…»

«За гуся по 13 алтын, за утку 6 алтын, за индейку 10 алтын… и те деньги, конечно, выслать все сполна», — такое распоряжение дает управителю царевна Прасковья Иванов­на, присовокупляя недовольно: «А быки и бараны от тебя высланы худые».

Рьяно занималась устройством своего загородного хо­зяйства и «чернобровая жена» Петра, императрица Екате­рина I. Ею собственноручно велась подробнейшая ведомость «денежных получек и издержек от хозяйственных занятий». Прочие бездельницы могли бы взять пример со своей ца­рицы: то она посещает огород, то принимает от садовников цветы, огурцы и фрукты, то заходит на конюшню «смотреть экипажи и лошадей…»

Барыни XVIII века, судя по их портретам, сплошь пред­ставлялись существами далекими от прозы жизни. Между тем, например, графиня Е.М.Румянцева учредила шерстяно-шелковую ткацкую фабрику для выработки чулок и ковров, занималась разведением лошадей, приторговывала, когда выпадал удобный случай, недвижимостью.