Читать книгу - "Русский легион Царьграда - Сергей Нуртазин"

– Почему вы не поспешили на помощь своему господину?

– Мой друг Феофил остановил меня, если бы не он, я попытался бы помочь господину, – сказал норманн.

– Почему? – спросил Мечеслав, обращаясь к ромею.

– Не ты убил его, – Феофил кивнул на лежащее на земле тело, – к тому же он был плохим человеком, и за это его покарал Бог.

– Я рад, что нам не пришлось скрестить мечи, – сказал Мечеслав, глядя на телохранителей. – А что вы собираетесь делать дальше? – спросил Мечеслав, обращаясь к Людиму.

– Мы скажем, что это несчастный случай, ведь все знали вспыльчивый характер господина и непокорный характер Цербера, – улич лукаво посмотрел на телохранителей, те, переглянувшись, утвердительно кивнули головами.

– А что скажет Никодим? – спросил Людим, обращаясь к стоящему в сторонке с испуганным видом слуге патрикия.

– Он будет молчать, – с угрозой произнес норманн-телохранитель.

– Да, да, я буду молчать, клянусь! Только не убивайте меня, прошу вас! – жалобно пролепетал Никодим, падая на колени.

– А как же ты, Людим? Мы в Русь собрались, может, и ты с нами? – спросил Мечеслав.

– Сейчас нельзя, заподозрят, но позже, думаю, госпожа отпустит меня. Она знает, что выкуп за меня ее муж получил. Она у нас добрая. Не так ли, Гундальф? – спросил старик, с улыбкой поглядывая на норманна-красавца, смущенно опустившего голову.

– Ну что ж, пора и нам, – проговорил Мечеслав. – Удачи вам. Прощайте!

– Да хранит вас бог, – перекрестил их Дионисий.

Оставшиеся на поляне слуги Леонтия долго смотрели вслед путникам, появление которых так много изменило в их судьбах.

* * *

– Негодяй получил по заслугам, – сказал Мечеслав, когда они были уже далеко от места разыгравшихся событий.

– Бог наказывает людей за дела грешные, отправляя после смерти их души в ад. Каждому, сын мой, воздастся по делам его. Вот сделал ты добро Людиму, и вернулось оно к тебе. Патрикия же этого Бог покарал зверем хищным за деяния скверные, а тебя уберег от греха. Только Бог вправе распоряжаться судьбами людскими! – произнес наставительно отец Дионисий.

– Но ведь есть и людской суд! Как наказывать зло и не совершать при этом греха, убивая человека недоброго, как? – спросил Мечеслав.

– Черта между добром и злом очень тонка, сын мой. Молись, слушай свое сердце, слушай глас Божий, и разум твой подскажет тебе путь правильный, – ответил Дионисий.

Так, шагая по дороге и сидя темными вечерами у костра, вели они беседы о вере, о Боге, о сущности человеческой и о делах мирских. Дионисий, познавший Ветхий и Новый Заветы, читавший Иоанна Дамаскина, Георгия Амартола, изучивший труды Аристотеля, Платона, Страбона, Геродота и Прокопия Кесарийского, о многом поведал любознательному руссу. Немало узнал Мечеслав о Боге, Иисусе Христе и апостолах Его, о землях дальних и близких, о народах, на них обитающих, об их обычаях и верованиях, о животных, растениях, рыбах диковинных и чудесах разных. Рассказывал Дионисий и о царях, императорах, о войнах и сражениях, о государствах и народах древних, исчезнувших в бурном потоке времени, о сарматах, киммерийцах, гуннах, массагетах, хеттах, предках славян антах, о легендарных амазонках и троянцах. С интересом слушал Мечеслав отца Дионисия, впитывая в себя новые знания и удивляясь обширности мира и его разнообразию. И не казался путь их, проходивший в беседах, долгим и утомительным, и все ближе и ближе с каждым днем были они к своей цели. Незаметно пролетали в дороге дни, и вскоре путники, миновав Никомедию, подходили к проливу Босфор, на другом берегу которого расположилась столица Византийского государства. Приближение Константинополя ощущалось по оживленному движению людей по добротной, выложенной камнем дороге – пешком, верхом на лошадях и осликах, в повозках, запряженных конями и быками. И вот наступил день, когда, отчалив от азиатского берега, небольшое суденышко, поскрипывая и раскачиваясь на волнах, пересекло Босфор, вошло в бухту Золотой Рог и доставило их к гордому Царьграду-Константинополю. Великому в своей святости и пороках, мятежах и триумфах, нищете и богатстве, что стекалось в него со всей империи. Ненасытному гиганту, которого кормили многие тысячи подчиненных базилевса; простые ткачи, землепашцы, рыбаки, рабы. Точнее, не его, а аристократов, придворных вельмож, представителей знатных фамилий и самих базилевсов. Не раз уходил Мечеслав отсюда в походы, не раз возвращался и всегда восхищался искусством и трудом мастеров и простых работников, сотворивших это чудо, тех самых многочисленных людей, живущих в бедности, какой не встречал он на родине, обираемых и унижаемых своими правителями, для которых создавали они все это великолепие. Немало градов повидал Мечеслав, и не было средь них равных Константинополю. Оттого всякий раз по возвращении любовался он им, хоть и дороже было ему, роднее и милее сельцо в лесах радимичских, по которому все эти годы тосковало его сердце.

«Вот бы нам храмы такие, стены да башни», – думал Мечеслав, глядя на город.

* * *

– Что ж, сын мой, – сказал отец Дионисий, когда они вошли в городские ворота, – посетим храм Божий, возблагодарим Господа за благополучное окончание пути и попросим его, чтобы не оставил нас и в дальнем путешествии на землю Русскую.

Монах и воин, не спеша, подошли к церкви Святых Апостолов. На паперти собралась толпа мошенников, пытающихся продать «мощи святых», нищих и калек, цеплявшихся за одежду входящих. Подав милостыню, они перекрестились и вошли в храм. Не единожды видел Мечеслав великолепие и красоту православных храмов, но в этот раз, войдя в церковь крещеным человеком, увидел и ощутил все по-иному. Его заворожили высокие, уходящие вверх своды, множество горящих свечей в подсвечниках, золотые и бронзовые лампады, излучающие какой-то особый, волшебный свет, невиданной красоты алтарь и стены, украшенные мозаикой, фресками, иконами в сверкающих окладах. Запах ладана и благовоний кружил голову. Все это наполнило Мечеслава необычным трепетным чувством.

– Молись, сын мой! За усопшую невесту свою! За здоровье младенца, сына твоего! За сестрицу твою, находящуюся неведомо где! За то, чтобы добраться нам до Киева живыми и здоровыми! – тихо проговорил Дионисий.

Мечеслав подошел к одному из образов, чтобы помолиться, но, взглянув на икону, встал как вкопанный. С иконы на него глядел лик женщины, держащей на руках ребенка. Она как две капли воды была похожа на Мануш. Испарина покрыла лоб Мечеслава. Вдруг стены храма наполнились пением. Голоса поющих устремлялись куда-то ввысь, и казалось, не люди поют, а ангелы, спустившиеся с небес. По телу Мечеслава пробежали мурашки, слезы навернулись на глаза, все окружающее исчезло, растворилось в тумане, оставив только волшебное пение и икону, на которой виделась ему Мануш. Душа его взмыла к небу, и перед ним пронеслась вся его жизнь. Он видел зеленый луг у реки, по которому бегает смеющаяся Красава, старого седого волхва, уходящего на битву отца, пронзенную стрелой матушку, Раду, князя Владимира, вручающего ему меч, Сахамана, Стефана, Рагнара, Орма и живую Мануш. Мануш с младенцем печально смотрела на него с иконы, она будто прощалась с ним, освобождая его от чего-то. Мечеслав ощутил, как тяжесть, навалившаяся на него после того, как он узнал о ее смерти и стал замкнутым, неразговорчивым и неулыбчивым, тяжесть, терзавшая его на протяжении всего пути до Константинополя, отошла, оставив на сердце глубокую грусть и облегчив его душевные страдания. Как-то вдруг навалилась слабость.