Читать книгу - "Генерал Скоблин. Легенда советской разведки - Армен Гаспарян"

По единодушному выводу Комиссии, „Внутренняя линия“ должна быть упразднена».

Но и этого хватило, чтобы вызвать недовольство нового председателя Русского общевоинского союза. Хорошо зная нелюбовь Эрдели к «Внутренней линии» в целом и к Скоблину в частности, Абрамов требовал назначить кого-нибудь другого главой комиссии. Кедров категорически отказывался. В довершение всего, Абрамов узнал, к какому выводу пришло следствие относительно его самого: «Вы в течение тринадцати лет были непрерывно и умышленно вводимы капитаном Фоссом в заблуждение, совершенно этого не заметив, и что в такое же заблуждение вы были введены и генералом Шатиловым во время вашего приезда в Париж, когда вы у него жили».

Абрамов тут же сформировал новую комиссию, которая должна была расследовать деятельность «Внутренней линии». Возглавил ее полковник Петриченко. Результаты работы и этой комиссии никогда не публиковались. Известно лишь то, что ничего преступного в деятельности контрразведки Русского общевоинского союза обнаружено не было. Больше того, комиссия пришла к удивительному выводу: дело сфабриковано, Николай Владимирович Скоблин невиновен. Интересно, что это заявление совпало со статьей капитана Орехова в журнале «Часовой»: «Генерал Миллер принял пост председателя РОВСа как тяжкий крест. Он часто говорил об этом своим ближайшим друзьям и сотрудникам.

Ему было очень тяжело. Он не был и не стремился быть тем, что сейчас модно называть „вождем“. Глубоко порядочный, кристально честный человек, истинный патриот, генерал в лучшем смысле этого слова, он добросовестно и честно нес свои тяжелые обязанности. Очень тяжелые. Международная обстановка крайне осложнилась за эти годы, во Франции произошли перемены, которые, естественно, затрудняли работу РОВСа, внутри союза произошел ряд прискорбных событий, осложнивших и без того трудную работу его председателя. Но Евгений Карлович с истинно христианским смирением продолжал свое дело. Его работоспособность была изумительной, он занимался делами с 8 часов утра до позднего вечера. Не было почти ни одного собрания — военного, общественного, национально-политического, на котором бы не появлялся Евгений Карлович.

Наряду с трудными обязанностями председателя РОВСа он находил время заниматься еще дорогими ему делами объединений Николаевского кавалерийского училища, лейб-гвардии гусарского Его Величества полка и 7-го Белорусского полка, командиром которого он в свое время был.

Исключительно благородный и благожелательный человек, генерал Миллер относился с доверием ко всем людям. Он не мог допустить фактов обмана, измены и интриги. Вся его натура была вне этого. Увы, жертвой такого идеального отношения к людям он и пал. Пал на посту, как честный воин, как патриот, отдающий Родине и Идее все, вплоть до своей жизни.

Редакция „Часового“ всегда с чувством глубочайшего негодования относилась к бессовестным обвинениям и выступлениям некоторых господ, травивших нашего безукоризненно честного и благородного начальника. Свою честность, безупречную и жертвенную, он сохранил до последнего дня своей жизни. Ясно, что предатель просил Евгения Карловича дать слово о сохранении „свидания“ в секрете, негодяй знал, что слово генерала Миллера свято. И оказался прав. Генерал Миллер свое последнее честное слово сдержал, но какой ценой!

Но он оказал и последнюю великую услугу нашему общему делу. По воле Божьей, по чудесному наитию он оставил записку „на случай“… Эта записка открыла убийцу, который без этого, вероятно, добил бы общевоинский союз в ближайшее же время страшнейшей провокацией.

Расчет большевиков был ясен: убрать благородного, неподкупного возглавителя, и тем или иным путем посадить на его место своего агента. Тогда вся военная эмиграция оказалась бы в руках большевиков. Генерал Миллер не дал этому свершиться. Генерал Миллер спас не только Русский общевоинский союз, но и всю эмиграцию, а, может быть, в конце концов и все русское дело. Этого не можем мы забыть. Мы обязаны позаботиться о том, чтобы выполнить недосказанную последнюю волю нашего незабвенного генерала и всеми средствами сохранить Русский общевоинский союз и наше воинское единство. Это зависит только от нас.

Наши же чувства глубокого почитания, преданности и благодарности всегда будут обращены к памяти павшего за Россию рыцаря без страха и упрека, благороднейшего честнейшего Евгения Карловича Миллера».

* * *

Следствие медленно, но верно двигалось к завершению. Были по нескольку разу допрошены жена и сын генерала Миллера. Шатилов, Кедров, Кусонский, Мацылев, Трошин, Григуль, Туркул, Павлов, Семенов и многие другие были единодушны: о деятельности Скоблина Плевицкая знала все.

Певица все отрицала. После первоначального шока к ней вернулась уверенность. Внешне она была самим спокойствием, стоически отбиваясь от обвинений и четко придерживаясь своей линии поведения: она ни в чем не виновата. О деятельности мужа ничего не знает. В его причастность к похищению председателя Русского общевоинского союза не верит. Где он сейчас — не знает. Лишь 1 марта 1938 года она неожиданно для всех заявила следователю:

«— Пока я была в модном доме „Каролина“, возможно, мой муж мог отлучиться. Но если он уезжал, то не знаю куда.

— Если ваш муж нагнал вас тотчас по выходе из модного дома, то вы были должны перейти улицу, чтобы сесть в автомобиль? — немедленно ухватился за ниточку следователь.

— Когда я вышла, мужа не было. На Северный вокзал я поехала в такси одна. Минут через десять на своей машине приехал мой муж.

— Однако раньше вы почему-то говорили, что в моторе вашей машине была какая-то неисправность, и именно это послужило задержкой отъезда от магазина. Когда же вы говорите правду: тогда или сейчас? Я отвечу за вас. Вы снова лжете! Вы знали, где был ваш муж и что он делал! Вы ему помогали, вы — соучастница преступления!

— Нет, клянусь! Я ничего не знаю, ничего!»

В кабинете наступила тягостная тишина, которую нарушал лишь плач Плевицкой. Наконец она взяла себя в руки и заявила, что хотела бы переговорить с глазу на глаз с женой генерала Миллера. Следователь не возражал, предоставив им 10 минут.

«— Наталия Николаевна, неужели вы думаете, что я способна на предательство? Ведь я так любила Евгения Карловича, он такой милый, хороший. Помогите мне выйти из тюрьмы. На свободе я разыщу Колю и узнаю, что случилось с Евгением Карловичем.

— А как вы можете это сделать?

— Я поеду в Россию, куда, как говорят, бежал мой муж.

— Да и я думаю, что он там.

— Я разыщу его. У него остались два брата. Они у большевиков. Я узнаю, где ваш муж. Вы не верите мне! Я не пала так низко, как вы думаете! Пусть меня накажет Бог, если я лгу вам. Знаете что, я готова ехать в Россию в сопровождении французского инспектора. Я тоже несчастна, ничего не знаю о муже. Я его ненавижу! Он меня обманул и предал, как предал других. Я в тюрьме, а он счастлив в России. Вы такая чистая и благородная, я вас всегда любила, вами восхищалась. Помогите мне уехать. Клянусь, я разыщу наших мужей…»

Поняв, что Миллер перетащить на свою сторону не удастся, Плевицкая потеряла к ней всякий интерес. Воспользовавшись тем, что в кабинет вошел следователь, она снова изобразила на лице высшую степень безразличия и приготовилась и дальше играть свою роль. Не дожидаясь новых вопросов, она глубоко вздохнула и произнесла: «Никакого алиби для мужа я не подготовляла. Ничего не знаю…»