Читать книгу - "Кто кого предал - Галина Сапожникова"

Я бросил первую, от которой никто не погиб, так как я ее бросил в кювет. А когда пограничник вскинул автомат и хотел меня застрелить, я крикнул ему: «Сейчас умрем оба!» — и бросил вторую. Он успел отскочить. Это помешало им взять меня на прицел, и я убежал в лес.

Дошел до станции Шумск, это была еще литовская территория, сел на поезд и уехал в Минск. И там меня сдал один предатель, мы с ним встречались раньше на каком-то партийном съезде в Ленинграде.

Он сказал — езжай в Полоцк, тебя там никто не тронет. Там меня и взяли: приехал заместитель начальника ГОВД Полоцка подполковник О. Д. Драгун и сказал: мы знаем, что ты натворил, не беспокойся, отправим тебя в Витебск. Вместо этого приезжают четверо вооруженных литовцев, один из которых — старший наряда литовской полиции из отдела борьбы с бандитизмом Адиклис, позднее он был осужден своим же литовским судом за убийство на допросе. Драгун надевает парадную форму, стоит перед ними, как полицай перед гестаповцами, и отдает меня на расправу. Меня даже не то возмутило в его поведении, что он меня выдал, а то, что он стоял перед ними навытяжку…

Когда меня оттуда уводили, я поклонился им всем в пояс и сказал одному из милиционеров: спасибо тебе, капитан, что ты сдал меня на расправу литовским фашистам. Встретил его через много лет в полоцком автобусе, он извинялся и чуть не рыдал…

«Повернись спиной»

Били меня в машине всю дорогу до Вильнюса. Следователь по фамилии Адиклис упер ствол пистолета мне в живот и — навязывал мне мысль, что я сам взял оружие в ОМОНе. Я ему плюнул в рожу и ногами ударил по переднему стеклу, чтобы сделать аварию. Возле здания МВД Литвы я решил спровоцировать свой расстрел и ударил в пах автоматчика Василяускаса. Но он не получил приказа меня расстрелять, потому просто cломал мне три ребра прикладом автомата. Потом меня кинули в камеру смертников, до 1993 года в Литве преступников еще расстреливали. В камерах было холодно — до 12 градусов, без отопления. Днем спать — запрещалось. Побывал в сумасшедшем тюремном доме в городе Утене. Там меня уговаривали подписать, что бросить гранату мне приказали коммунисты. Меня спасла начальник этого заведения, еврейка. Она не позволила заколоть меня седуксеном и отправила в городскую больницу на освидетельствование того, что мне сломали ребра. За это комиссар полиции этого учреждения, литовец, был уволен за симпатию к коммунистам.

Посадили меня отдельно от всех, чтобы я не портил политическими разговорами зеков, в блок усиленного режима и на один час выводили во внутренний дворик, где я видел только небо в клеточку.

Спас меня Костас, литовский цыган и бывший чемпион Литовской ССР по боксу, он был в зоне смотрящим. Он дал по всей зоне ЦУ — политиков не трогать. Поэтому мы и выжили.

— За что именно вам дали такой большой срок?

— За «покушение на убийство должностных лиц Литовской Республики при выполнении ими должностных обязанностей». Восемь лет я отсидел в тюрьме, потом меня под охраной автоматчиков привезли на границу и передали в Белоруссию. Вез меня один из сотрудников посольства России, очень хороший человек. А другому хорошему человеку, Сергею Загрядскому, я обязан жизнью, потому что в 1992 году он взял бланк паспорта гражданина России, пошел в СИЗО, рискуя своей карьерой, нашел русскоязычного офицера, сказал ему: «Повернись спиной» — и дал подписать мне паспорт. Мне и всем остальным политзаключенным, которые там были. А дальше получилось следующее: наши адвокаты говорят прокурору Гаудутису: «Как вы можете судить за измену Литве иностранного гражданина?» Тогда Гаудутис заявил, что консул РФ Загрядский обманным путем проник в следственный изолятор и вручил преступникам паспорта для подписи. Российской Федерации объявили протест, консула отослали в Москву. Такой самоотверженный был человек…

— Вспыхнувший интерес к истории 25-летней давности вас удивляет?

— Я своих убеждений не менял. Все эти годы Россия практически не замечала того, что с нами случилось, и ничего не предпринимала. Россия сейчас идет по пути Советского Союза, ее также ненавидят, как ненавидели в свое время СССР. Какая бы она ни была — царская, советская или буржуазная, — ее вообще быть не должно, так считают на Западе. И пытаются сейчас сделать с ней то же самое, что сделали с Советским Союзом. Поэтому все теперь и заинтересовались вопросом — а как же СССР продавали оптом и в розницу? И кто те предатели, которые собираются сделать с ней то же самое?

Последнее слово

Спустя двадцать с лишним лет Александр Смоткин узнал две важные вещи.

Что операция, которую он случайно сорвал благодаря своему темпераменту, называлась «Мешок». Согласно плану, всех «радистов Кэт», которые пытались поздравить литовский народ с годовщиной Октябрьской революции, должны были расстрелять на месте, еще в лесу. Это было бы решением вопроса: преступление в Мядининкае было не раскрыто, а тут вдруг успех: группа «красных» активистов с оружием убитых «таможенников»… Но Смоткин, сбежав, порушил организаторам все планы. Потому что предъявлять в качестве профессиональных убийц этих романтично настроенных «лопухов» с горячими сердцами было просто смешно.

И тогда в Литве начали раскручивать версию, что убийство «таможенников» совершили рижские омоновцы. Ну или вильнюсские. Этой мутной версии в Вильнюсе придерживаются до сих пор. Это первое.

Второе же откровение стало для Александра Романовича Смоткина горьким открытием, и не без моей помощи. В архиве у меня нашлась вырезка из газеты «Правда» — «Я умираю. Разрешите проститься с сыном», — о которой Александр Смоткин не знал. В ней его смертельно больной отец, Роман Наумович, лежа в онкологическом отделении районной белорусской больницы, просил литовского президента и бывшего лидера коммунистов Альгирдаса Бразаускаса отпустить сына попрощаться с пока еще живым отцом:

«Я — отец политического подследственного Александра Смоткина, томящегося более 13 месяцев в тюрьме Лукишкес. Прошу вас, отпустите без залога, так как ни у него, ни у меня средств нет. Клянусь, что мой сын не запятнает чести данного мною — предсмертного слова и явится в суд, если такой состоится. Он, как и все его товарищи, жертва политических интриг и провокаций антинародного правления».

Отец Александра Смоткина, больной раком, просил литовские власти разрешить им проститься, но ему не позволили. Фото из архива Г. Сапожниковой.

Ответа, разумеется, не последовало.

«Ни о каком письме отца этому предателю я не знаю!» — взорвался Смоткин-младший, когда я рассказала об этом, — с такой же яростью, как когда-то в лесу швырнул гранату. Оно и понятно: он сидел в литовской тюрьме, газету «Правда» туда не выписывали…

Попрощаться им не дали — Смоткин-старший умер в декабре 1994 года, когда его сыну оставалось сидеть еще пять лет.

«Сам создавай боевые отряды, сам защищай свой завод»

Доказать причастность этих людей ни к организации антигосударственного переворота, ни к убийству таможенников литовским прокурорам не удалось, как они ни старались.