Читать книгу - "Последние саксонцы - Юзеф Игнаций Крашевский"

благодетельница, закон и справедливость. Гетманова рада бы произвести впечатление, нужно не поддаваться и настоять на своём. Когда дочка увидит, что этого старого претендента на её руку иначе иметь не может, только подвергаясь опале матери, отречению, в последнюю минуту одумается и вернётся смиренно просить прощения.

– Святые слова, пан маршалек, – подтвердил Толудзиевский, – иначе быть не может.

Потихоньку все стали поддакивать маршалу, пани Коишевская успокоилась.

– Что же мне делать? – спросила она.

– Ничего, равнодушно смотреть и совсем не проявлять беспокойства, – прибавил Глинский. – Я сказал бы: смеяться, – если бы годилось такие важные дела смехом сбывать. Они могут прислать просить о приданом, потому что оно, вероятно, было готово.

– Не дам его, – прервала стражникова. – Ещё чего?!

– С вашего позволения, – закончил Глинский. – Что касается приданого, как хотите, но другие вещи, принадлежащие панне Аньели, я бы велел выдать, чтобы не показывать, что очень заботимся о том, вернёт или не вернёт. Постельные принадлежности и бельё, одежду девушки отошлите ей.

Шкларская прервала со смехом:

– Маршалек, ты опасен, так умеешь всё точно комбинировать. Эти различия между приданым и гардеробом…

Глинский с заметно удовлетворённым самолюбием улыбнулся.

– Я уже столько лет служу советом и опытом моим братьям, шляхте, что многому научился, – сказал он с любезным оборотом старой деве. – Когда пойдёте замуж, прошу вас, пригласите меня, чтобы написать брачный контракт.

– О! Благодарю, я замуж вовсе идти не думаю, – сказала Шкларская, – но когда придёться составлять завещание, наверное, побеспокою вас.

Так окончилась конференция, с которой опухшая стражникова вышла более или менее спокойная. Даже сильное негодование к дочке уступило жалости к этой жертве лукавства магнатов.

Всех своих гостей стражникова задержала потом на ужин и беседы шли уже веселей о делах нейтральных, только у всех было предубеждение к гетмановой по поводу Коишевской и за её гордое обхождение со шляхтой, рассказывали о ней разные истории, не оставляя честной нитки.

– Если бы не мой процесс, – объясняла Коишевская, – я не отдала бы туда дочку… или она её давно отобрала, но мы, бедная шляхта, с жизнью и имуществом на их милости, потому что они командуют в Трибуналах, они на сеймах, они у бока короля, они повсюду, а наши послы на сейм им едут служить. Они полностью захватили королевскую власть, под видом вольности, но в действительности, чтобы править самим.

Уже, когда прощался, Буйвид, поручая себя благосклонным взглядам стражниковой, заверил её, что готов ждать, имея искреннюю привязанность к девушке, которую надеялся в этом убедить.

Шкларская осталась со стражниковой, хотя для неё сидение на одном месте, обречённой на отдых, для развлечения стражниковой и пробоща, который приезжал иногда, было сильной пыткой.

Она ужасно скучала, хотя в руках всегда имела какую-то работу.

Не в силах выдержать вторую неделю, она вставила, между прочим, что, может, не помешало бы ей от себя поехать в Высокое увидиться с Аньелой. Стражникова, которой досаждало то, что ничего о дочке не знала, чуть поколебавшись, согласилась.

– Я дала бы тебе коня и мою бричку на ремнях, – сказала она, – но узнают и подумают, что тебя прислала я, а это нехорошо.

Таким образом нашли коня и возницу, а каретой обеспечил пробощ. Панна Шкларская в отличном настроении поехала в Высокое. Уже не было проблем с тем, как попасть к дочке стражниковой, которая, увидев её, с радостным криком побежала её обнять.

– Видишь, неблагодарная, – сказала Шкларская, – я специально еду к пани Дзержановской и заехала к тебе. Что у тебя слышно?

Аньела задумалась.

– Гетманова готовится у обручению и свадьбе, – отвечала она, – но с этим моим приданым… Представь себе, мать мне ничего не хочет дать, у меня ничего нет, а от княгини, я убедилась, ничего не получу, хотя обещает мне великие вещи, а даже маленьких не даст. Как же тут встать на ковёр…

Она заломила руки.

– Что касается твоего старого девичьего гардероба, – прервала Шкларская, – я сама слышала, как стражникова говорила, что прикажет тебе его выдать, но на приданое не рассчитывай. Мать говорила: «Я была бы дурой, если бы её наряжала и давала подарки, когда против моей воли убежала из дома».

– Княгиня не думает о приданом, – говорила дальше Аньела, – всё же постоянно мне что-нибудь обещает, может, в секрете хочет мне сделать сюрприз.

Шкларская усмехнулась.

– Княгиня не даст тебе ничего, – сказала она, – а мужу, когда придёт домой, сразу приказать привести себя в порядок, начиная с чулков… вещь неприятная. Я старая дева, но если бы мне на этих условиях предложили выйти замуж хотя бы за князя Острожского, я бы за него не пошла. Мужчины имеют обыкновение потом говорить: «Я взял тебя без рубашки!» и т. п.

– Я это всё знаю и сто раз себе говорила. Но что же мне делать?

Повременив немного, Шкларская продолжала дальше:

– Ты спрашиваешь, что делать? Я легко бы помогла, но на это нужна большая решительность. Просто сказать и гетману, и Толочко: «Без разрешения матери не пойду, боясь Божьего проклятия».

Аньела не отвечала. Она столько уже мечтала и грезила о жизни с паном ротмистром, при дворе гетмановой, в белостоцком обществе, в панских резиденциях, среди настоящих французов и подряжаемых, что отказаться от этого всего у неё не был сил. Отказ матери от неё имел для неё значение – успокоения.

Она об этом шепнула Шкларской.

– Ты ошибаешься, моя Аньелка, – отвечала она, – пока у матери была надежда, что тебя вернёт, она металась, кричала, гневалась, теперь, потеряв её, о тебе не думает. Она всецело занята этой сопливой Скринской.

Аньела, узнав, что мать её так быстро забыла, заплакала.

Всё время, пока она была в Высоком, подруга работала над её обращением, но не видела способа. Заметила только, что стражниковна с меньшим воодушевлением говорила о княгине и, казалось, чем-то обижена на неё. Она теперь больше рассчитывала на Толочко.

– Когда твоя судьба разрешиться? Когда это однажды закончится? – спросила старая дева.

– Разве я знаю? – ответила стражниковна. – Мне кажется, что всё готово, только я откладываю, думая, что мать даст мне приданое. Я сама теперь не знаю, что делать. Ты говоришь, что мать мне пришлёт вещи? А видела ты когда-нибудь мой девичий гардероб? Пожалуй, нет. Рубашки все старые, чулки заштёпанные, две пары шёлковых, и то не новые, платья, переделанные из материнских. Жалкого свадебного платка нет.

– А что же ты без него будешь делать? Всё же на свадьбу без него не пойдёшь.

– Возможно, княгиня мне одолжит, но от неё будет короткий и маленький, – говорила Аньела. – Платок дорогой, хотя бы поношенный; наверное, двадцать с лишним дукатов, а