Читать книгу - "Тимош и Роксанда - Владислав Анатольевич Бахревский"

На самых высоких деревьях сидели у Василия Лупу глазастые разведчики, доносили, как далеко и где поднимаются дымы пожарищ, дымы эти приближались и расходились во все стороны, но потерянным себя господарь не чувствовал.

Жизнь давно уже представлялась ему невероятным сном.

«Боже мой! — думал Василий Лупу, глядя на белое как полотно лицо Петрочайки, своего неудачливого полководца. — И когда-то произвел я этого жалкого человечишку в звание великого дворника. Я, Васька-золотушный, которому по роду-племени надлежало бы гнуть спину перед задрипанным эпирским лавочником, я, Васька, у которого всей-то ловкости хватало лишь на то, чтоб утаить от хозяина мелкую монетку, вот уже целую жизнь, необъятное море дней и часов, произвожу или не произвожу в чины, принимаю или не принимаю в доме своем жаждущих угодить мне. А если и ловчу теперь — так с царями, и за ловкость мою они одаривают меня бесценными подарками».

Рухнет жизнь, хоть сегодня же, он, Лупу, не посчитает себя несчастным человеком. Жизнь расплатилась с ним сполна, сверх всякой меры и впрок, а он был из тех людей, которые знали цену каждому часу, прожитому в удовольствие. В удовольствие телу, духу и тому непонятному стремлению в человеке, которое называется бессмертной памятью. Ради этой памяти он тратил очень много денег. Добытых трудно, добытых неправдами. И строил — храмы. Один лучше другого. Он не верил, что эти храмы спасут его грешную душу, но на человеческую память надеялся. И сам же негодовал на себя. Что она даст ему — человеческая память? Куска хлеба ведь не стоит…

Теперь, сидя под деревом на бочонке вина, в котором кроме вина было спрятано золото, он поглядывал на перепуганную свою челядь, и нескрываемый ее испуг доставлял ему удовольствие.

— В Яссах горит, но мало! — доложили Василию Лупу.

— Езжайте к Хмелю. Скажите: господарь просит пощады. Свадьба Тимоша и Роксанды через три месяца. Страна должна оправиться от разорительного нашествия.

Ответ гетмана Хмельницкого был столь же краток:

— Война будет прекращена немедленно, но господарь должен заплатить хану и мне, гетману, ибо нам нечем рассчитаться со своими воинами. Для установления точного срока свадьбы пусть Лупу пришлет в Чигирин достойное чести гетмана посольство.

Пришлось господарю платить за гордыню, за то, что не пожелал зятя-казака. Татарам заплатил сто восемьдесят тысяч талеров да Хмельницкому десять тысяч.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

В Варшаве посреди базарной площади очертили черной краской круг, и королевские стражники принесли десять корзин книжек и выдранных из книжек листов, свалили их в кучу и стали с оружием в руках кругом помоста.

На помосте, невзирая на летнюю теплынь, в шубах и шапках, торчали три москаля: думный дворянин, подьячий и толмач. Они были направлены сюда царским послом Григорием Гавриловичем Пушкиным для наблюдения казни над книгами.

Служака отменный, готовый смерть принять, но от государева наказа не отступить, Пушкин донял не только комиссаров, но и самого короля, и Ян Казимир, горько сожалея о собственной слабости, приказал исполнить требование московского посла.

Казни подвергались четыре книги. Сочинение Яна Горчина, напечатанное в 1648 году в Кракове. Автор, заносясь победой короля Владислава над Смоленском, написал, что гордую выю московского царя король подклонил под свои ноги, а государство Московское разорил так, что оно до сих пор оправиться не в силах.

Сочинение Вассенберга, напечатанное в Данциге на латинском языке в 1643 году. В этой книге было несколько обидных для московского царя мест. Во-первых, автор изрек: «Москвитяне только по одному имени христиане, а по делам и обычаям хуже всяких варваров. Мы их часто одолевали, побивали и лучшую часть их земли покорили своей власти». В другом месте Вассенберг объявил, что царь Михаил Федорович был возведен на престол людьми непостоянными. И наконец, в этой же книге замечена еще одна непозволительная вольность. Возле лика короля Владислава, против его левой руки было начертано: «Московия покорна учинена».

Но особенно возмутили боярина Пушкина другие две книги. В одной из них, написанной по-польски, о войне с казаками 1649 года, о государе было сказано такое, чего не только печатать, но и мыслить нельзя. Государь-де из приятелей и соседей в сторону скакнул, он-де изменник и пастырь изменника.

— А разве полякам не известно, — заявил Пушкин во время переговоров, — что государь, не желая кровопролития, блюдя договор о вечном мире, не принял Богдана Хмельницкого под свою руку?

В подтверждение государевой порядочности были показаны польским комиссарам грамоты Хмельницкого, в которых тот настойчиво просил принять Войско Запорожское ради восстановления прежнего государства времен святого Владимира.

Четвертая книга — житие короля Владислава — была напечатана в 1649 году. Царя Михаила в ней называли мучителем, патриарха Филарета — трубачом, а Москву — бедной Москвой.

Польские комиссары пробовали возражать. Они говорили: ни король, ни мы книг печатать не заставляем и не запрещаем. Если книга написана хорошо — ее хвалят, если в ней все негодно и лживо — все над такой книгой смеются. Не печатать книг нельзя — потомки не будут знать о подлинных свершениях и делах государей. Что же касается ошибок в книгах, то их вы просто выдумываете. Патриарх Филарет назван не трубачом, но гласителем. Это дело разное. Нам приходится только удивляться, что вы сами и никто в Московском государстве по-польски и по-латыни не учится.

Боярин Пушкин ответил на это не без гордости:

— Сами вы говорите неученую и неучтивую речь. Мы польских и латинских письм себе в диковину не ставим, учиться им и перенимать у вас никакого ученья не хотим. По милости Божией держим преданный нам славянский язык твердо и нерушимо!

И потребовал за обиды государю и Москве казни князя Иеремии Вишневецкого, который писал к государю письма, пропуская в них царские титулы с умыслом. За бесчестье бояр — заплатить пятьсот тысяч золотых червонцев, а за бесчестье царя — вернуть Смоленск и другие города, которые царь Михаил уступил королю Владиславу. А покидая съезд, сказал:

— Вы говорите, что за книги не ответчики и не знаете, что в них напечатано. Думаю, знаете и радуетесь напраслине. «Пусть Московия исподволь возрастает, чтоб тем с большею силою вконец разрушиться». Вот что написано в ваших книгах. — Тут Григорий Пушкин уставился на литовского канцлера Альберта Радзивилла и сказал ему в глаза: — Вы дали нашим людям сроку. Теперь их родилось и подросло много сот тысяч. Они ратному рыцарскому строю научены и у великого государя беспрестанно милости просят, чтоб позволил идти на неприятелей, которые бесчестят