Читать книгу - "Жан-Поль Готье. Сентиментальный панк - Элизабет Гуслан"

Напряжение нарастало. Зал заполнили фотографы, репортеры, родственники моделей и историки моды, но неожиданно там появились даже сотрудники дома моды, в своем фирменном стиле, а-ля скоростные поезда TGV. Они были единственные, кто искал себе место в последний момент, они пробирались в спешке по залу, нагруженные какими-то сапогами и коробками с лентами, словно были участниками призового забега. Всем присутствовавшим, кроме этих сумасшедших трудоголиков, выдавали бейджики розового цвета. Два охранника осуществляли строгий фейс-контроль на входе, безжалостно отсеивая нежеланных гостей. На этом роскошном рынке единственными якорями, единственной опорой Жан-Полю служили парикмахеры и стилисты, верные солдаты его армии, незаменимые на каждом показе. Их присутствие всегда было оправдано, придавало уверенности, их работа была четко выверена и подчинялась строгим правилам.

Сначала на подиум никто не выходил. Отрабатывали детали, пытались предотвратить возможные ляпы: болтающаяся подкладка, пояс со сломанной пряжкой… Последние тридцать минут перед шоу, несмотря на то что его, как всегда, охватывал Дантов ужас, Готье должен был давать последние указания своей команде, отвечать на вопросы журналистов двух радиостанций и трех телеканалов одновременно, ловко лавировать в оживленной толпе между столиками, сосредоточенный, ослепленный светом прожекторов. Наш Протей возникал то тут, то там, чередовал английский язык с французским, шутил, руководил шоу, блистал своим легендарным чувством юмора, заражал всех оптимизмом и одаривал знаменитой дурашливой улыбкой. Он уже привык к подобному двойственному шизофреническому существованию. Это было частью игры, частью цирка «JPG» на коммерческой основе. Пока он отвечает на вопросы с характерной искренней серьезностью, лишенной расчета, взгляд его скользит вокруг, отыскивая недочеты, которые требовалось исправить. Незаметно для всех непосвященных указательный палец поднимался вверх. Тут же появлялась шустрая помощница Фаиза, с наушниками на шее. Коротким жестом он ей дает понять, что на лице «идальго» Антонио – первый выход – еще не наведены тонкие усики. Она быстро ведет безусого латиноамериканца к гримерам, следуют два движения карандаша, и проблема решена. Камера все еще работает, а герой интервью, внимательно проследив взглядом за уходящим Антонио, непринужденно заканчивает прерванную мысль: «Вот почему тема вестерна кажется мне весьма многообещающей в этом году».

От показа к показу, от сезона к сезону, по большому счету, все повторялось. Казаться вездесущим и всевидящим, внимательным, произносить наполненные глубоким смыслом речи, которые должны выглядеть как импровизация, и быть веселым и легким в моменты наибольшего напряжения. Позволять наблюдать за собой за кулисами, чтобы армия журналистов, вооруженная шариковыми ручками и магнитофонами, могла обсуждать каждый твой шаг. Это племя модофагов, изнуренное недельным бдением во время показов от-кутюр, жаждущее новых и новых чудес, готовое вознести до небес или линчевать. Стильная свора, изголодавшаяся по сенсациям, опьяненная потенциальным скандалом… Голод этот неутолим, и требуются новые и новые жертвы. Эта братия действовала импульсивно, подчиняясь капризу, поэзии момента, но всегда прибегала к помощи технически, чтобы помогать слабеющей памяти. Технический прогресс: журналистки снимали на свои фотоаппараты все шоу от начала до конца. Какая там импровизация или неподготовленность! Моду внимательно изучали, фиксировали на пленку и анализировали. Тому, что воспринималось глазами вживую, предстояло попасть в лабораторию, где все тщательно препарировалось. Эфемерные образы застывали и начинали жить в другой реальности.

Через десять минут runway^[230] был наводнен ковбоями и индейцами. В типи^[231] затачивали в последний раз стрелы. Шум фенов стих, кольты перестали стрелять, и уже можно было услышать сдержанный шаг людей с Запада, готовых наконец к выходу. Нарисованные испанские усики выглядели чудесно, но «идальго» Антонио еще не был готов к родео полностью. Он разыгрывал странный спектакль. Его длинные волосы ниспадали на обнаженный торс, на котором не осталось ни одного волоска… Он еще не переоделся: в объемных шортах по волосатые икры, Антонио сидел, положив ноги на табурет, а визажистка подпиливала и покрывала лаком его большие ногти. Безумное шапито!

Наконец этот «рейв на Ибице» прекратился. Фаиза положила конец хаосу. Один за другим юные создания во вьетнамках разошлись по своим местам, надели великолепные брюки, рубашки в клетку, застегнули пряжки на поясах, обули остроносые сапоги, надели «стетсоны» и колье из акульих зубов. Мальчики дисциплинированно выстроились в ряд, стоически готовясь к выходу. Жан-Поль, главный сиу, которого скрывал занавес в глубине подиума, подбадривал своих воинов и следил за всеми их движениями, глядя на контрольный экран.

Вестрен модному городскому племени понравился. Ритуал, знаменующий конец шоу: птифуры и шампанское… Последние зрители не спешат уходить. Очевидно, что, когда наступит лето, улицы столицы захватят роскошные шайенны. Как заведено, Готье, прямой, словно проглотил шест, стоит на краю подиума и принимает поздравления приглашенных гостей. Завершающая сцена длится не меньше часа. Капов, главный редактор журнала «Ситизен К», странный чудаковатый модельер, нечто среднее между Дэвидом Боуи и Петулой Кларк, кажется, покорен. Азия, в белых байкерских ботинках и с огромной серебристой сумкой, склоняется в реверансе. Москва – шумная подвыпившая пара: энергичный грубоватый оператор и красотка в шелковых шортах – капитулирует. Усталый, но с улыбкой на губах, светловолосый предводитель индейцев, миролюбивый и спокойный, произносит речь вождя: «Все это спокойно можно носить, разве нет? Прямые брюки, вышитые жилеты? Я иногда думаю, что в самом начале меня обвиняли в том, что я представляю мужчин в ином свете. Полагаю, я исправился».

17 часов: он исчезает. Желька Мусич, директор по связям с общественностью, – в восторженном настроении. Сидя – а в такой позе эту энергичную женщину редко можно застать, – одетая во все черное и исключительно марки «Готье», она воплощала собой этот модный дом, похожая на жрицу Запада, суровую, внимательную, проницательную. Стрекоза с нервно подрагивающими крылышками, которая кружит над вами, подмечая малейшие детали происходящего… Она выполняла еще одну деликатную задачу – поддерживала контакты с прессой, приручала требовательные и обидчивые медиа. То есть она была такой правой рукой, которая одновременно справлялась с несколькими заданиями, служила и громоотводом, и парашютом. Словно многорукий Шива, она успевала сразу все и исполняла роль go between^[232] между патроном и окружающим миром, занималась планированием его работы, служила ему своего рода интерактивной записной книжкой. Для того чтобы попасть к Жан-Полю, чаще всего необходимо пройти через блокпост Жельки. Эта нестандартно мыслящая оптимистка заявляет, что тогда все прошло хорошо. И ей можно верить. Она отличный сейсмограф. Ее слова довольно точно отражают внутреннее состояние Готье. Но ее восторг длится недолго. «На следующей неделе, в это же время, мы начнем гораздо серьезнее относиться к моде», – объявляет она своим мелодичным голосом.