Читать книгу - "Тени, которые проходят - Василий Шульгин"

Потом произошла комическая сцена. Начальник отряда стал подавать команды на украинском языке. Но солдаты не понимали, что от них хотят. Шутники потом рассказывали, что будто бы солдатам командовали: «Железяки до пузяки, гоп!». Этого, конечно, не было. Однако верно то, что кто-то из собравшейся толпы крикнул:

— Да вы по-русски!

Скомандовали по-русски:

— Слушай, на краул!

Рота взяла на караул, очевидно, из уважения к Хмельницкому и Шевченко, заменявшим знамена. А может быть, чтобы придать торжественность минуте. Шутка сказать! Закрывалась газета, оплот всех сил, враждующих с украинством, которая редактировалась «собачьей головой» и единым представителем города Киева в Украинском Учредительном собрании.

* * *

Я наблюдал эту сцену из окна детской в моем особнячке. А затем рота вошла во двор, поднялась в каменный дом, во второй этаж, где была редакция «Киевлянина». Вскоре туда пригласили и меня. Я вошел, и начальствующий предъявил мне мандат в том смысле, что помещение редакции «Киевлянина» занимается под воинскую часть. И просил расписаться. Я расписался так: «Никакой иной власти, кроме Всероссийской власти Временного правительства, не признаю. Подчиняюсь насилию».

Он посмотрел на меня с недоумением и сказал:

— Какое же мы делаем насилие?

Действительно, они никого не били и ничего не поломали.

Я затем, чтобы усилить эффект, приказал «сопровождающим меня лицам» снять иконы и «портреты предков». Это были портреты основателя «Киевлянина» Виталия Яковлевича Шульгина и его жены, моей матери, Марии Константиновны. Эти предметы были торжественно перенесены ко мне на квартиру в особнячок.

Это произвело впечатление не только на сопровождавших меня лиц (а их собралось немало), но и на солдат, занявших помещение.

Не все тут были воинствующие безбожники, а потому им казалось, что иконы можно тут оставить.

* * *

На следующий день было заседание городской Думы, где я был гласным. Я сказал дерзкую речь:

— Несмотря на то, что австрийские войска еще не заняли город Киев, но я полагаю, что иностранная оккупация уже совершилась. Оккупация так оккупация. Склонимся перед фактом. Но оккупация может быть культурная и некультурная. Вчера закрыта газета «Киевлянин», существовавшая более полувека. Это деяние, пожалуй, не очень культурно. Однако самый акт закрытия газеты произошел без насилий и, пожалуй, даже уважительно. Ибо воинская часть отдала редакции «Киевлянина» высшую честь, взявши винтовки на караул. Что будет дальше, посмотрим.

* * *

А дальше, насколько помню, произошло следующее. Городская дума, в большинстве своем ведь тоже не признавала ни большевиков, ни воинствующей Центральной Рады. Большевиков в ней было только семь человек, из которых двое — Пятаков и Гинзбург — были сыновьями богатых сахарозаводчиков. Украинствующие тоже в городской думе успеха не имели.

Поэтому, вероятно, городская дума перестала собираться регулярно. Однако (не очень точно помню, когда именно) я получил приглашение прибыть на собрание. Я пошел. Был уже снег, так что это, вероятно, было в конце ноября — начале декабря.

Подходя к городской думе со стороны Владимирской улицы (кажется, я шел по так называемой Козьеболотной), я увидел, что над золотым архангелом Михаилом, возглавлявшим городскую думу, рвутся шрапнели.

Вероятно, по этой причине из 130 гласных было налицо человек 40, состоявших из более мужественных социалистов. Они, по-видимому, были обрадованы, что я пришел. Обсуждалось положение в городе и что отцам города необходимо сделать.

Я предложил следующее. Так как палят по городу люди, до известной степени близкие к гласным-социалистам, то последним надлежит послать депутацию, которая скажет этим бомбардирующим:

— Есть ценности, одинаково нужные всем. Это вода, а значит, надо пощадить водокачки, иначе город останется без воды.

Еще я что-то предлагал в таком же духе, а закончил под занавес так:

— Я кончаю свою речь, потому что «эти восклицания с мест» (я сделал жест рукой, давая понять, что рвется над нами шрапнель) мешают мне говорить.

Мои предложения были приняты социалистами в первый и последний раз в моей деятельности. Затем собрание городской думы было закрыто.

* * *

Я возвращался опять по Козьеболотной, улице очень крутой. «Восклицания с мест» продолжались. Они прекратились, когда я выбрался на Владимирскую. Я шел по ней, чтобы попасть в гостиницу «Прага», где жила Дарья Васильевна. Мне было ясно, что ее необходимо куда-то перевезти из этой гостиницы. Едва я успел войти в гостиницу, как вдоль Владимирской началась пальба из винтовок. Поднявшись в ее номер во втором этаже, где была веранда, я увидел, что на снегу лежат какие-то люди и палят друг в друга.

Те, что лежали около памятника Ирины, были мне ясно видны. Это был один студент в фуражке и несколько человек, как будто рабочих. Они лежали, стараясь не поднимать голов и положив винтовки перед собой. Так продолжалось некоторое время. Затем с противоположной стороны четко заработал пулемет из приближавшегося броневика. Бороться с ним было невозможно.

И потому все люди, лежавшие у памятника с винтовками, побежали кто куда мог. Броневик очистил улицу, и тут оказалось, что это броневик украинствующих. А винтовочные были, значит, большевизаны. Три человека из их числа спрятались в гостиницу. Они прибежали во второй этаж, ворвались в номер Дарьи Васильевны и оттуда с веранды начали пальбу. Но вслед за этим набежали под прикрытием броневика молодые люди, гимназисты, с винтовками в руках. Они кричали яростно:

— Где они?!

Тут же в коридоре были все обитатели гостиницы, в том числе пожилой доктор с молодой красивой женой, Дарья Васильевна и другие мужчины и женщины. Я понял, что случится. Тут они начнут перестреливаться в коридоре и могут убить непричастных людей. Один из них в сильном волнении повторял, обращаясь к нам:

— Я вас прошу об одном, будьте порядочными людьми, будьте нейтральны.

Меня что-то подхватило и бросило навстречу разгоряченным гимназистам с винтовками. Я протянул повелительно руку и закричал:

— Стойте!

Они остановились. Пользуясь этим, я продолжал:

— Их только трое. Они тут. Они не будут сопротивляться. Они сдадутся.

Гимназисты как-то сразу поняли. Они вбежали в номер и стали кричать тем, что были на веранде:

— Вас только трое, а нас много. Сдавайтесь!

И они сдались. Смущенные, они вошли из веранды в комнату, и их повели.

* * *

Значит, тут крови не прольется. Я сказал Дарье Васильевне:

— Собирайтесь, тут больше вам жить нельзя.

Сборы были недолгими. Несколько маленьких вещиц, ей дорогих, оренбургский платок, бархатная шубка — и все. Она стала похожа на дочь польского магната. И мы спустились и пошли по Владимирской. Около Золотых ворот, которые были напротив, нас остановили. Группа молодых людей, вероятно, офицеров. Дарья Васильевна запищала: