Читать книгу - "Иосип Броз Тито - Евгений Матонин"

После этого Тито сказал, что покажет нам и парткабинет, в который, как он выразился, „никто не может входить, ключи от него я ношу в кармане“. Мы говорили про себя: „Он делает нам большую честь; посмотрим, что это за священная комната“. Это была комната, как и все другие. На стене висела какая-то схема. „Это секрет, — сказал Тито, — это схема партийного строительства. Съезд, Центральный комитет, областные комитеты, их аппараты и первичные организации“. У одной из стен стоял небольшой шкаф с книгами Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, в другом углу — сейф. Это была „секретная комната“, с осмотром которой мы закончили вечер, пожелав маршалу спокойной ночи».

С таким же сарказмом Ходжа описал и церемонию награждения его высшим югославским орденом Народного героя заметив при этом, что «после всех зол, причиненных титовцами нашей партии и нашей стране, все эти награды мы вернули им обратно в знак протеста… Я возвращался с каким-то необъяснимым чувством, — заключает он, — верил, но в то же время был разочарован надменностью и скандальной роскошью Тито, которая еще тогда была очевидной. Я спрашивал себя: сойдемся ли мы с Тито характером, сойдемся ли мы с ним в наших делах?»^[295].

Пока Ходжу терзали эти смутные сомнения, Югославия выделила Албании беспроцентный кредит в размере двух миллиардов динаров и фактически обязалась создать, вооружить и оснастить албанскую армию.

Однако в албанском руководстве возникли серьезные разногласия по вопросу дальнейшего сближения с Югославией. Части его представителей во главе с министром экономики Нако Спиру совсем не нравилось повсеместное проникновение югославов в Албанию. Если верить Ходже, то югославы обвинили Спиру в том, что он — «агент империализма, проводящий антиюгославскую политику»^[296]. Когда же албанцы вызвали его на заседание политбюро албанской компартии для дачи объяснений, Спиру застрелился, отправив перед этим в советское посольство письмо, в котором обвинял югославов в своей смерти.

Этот случай обеспокоил советское руководство, и Сталин пригласил югославов в Москву. Тито рассчитывал уладить разногласия на этих переговорах. По его распоряжению в югославскую делегацию вошли Джилас (такое пожелание в телеграмме высказал Сталин), министр обороны Коча Попович, замминистра обороны и ответственный за военную промышленность Миялко Тодорович и начальник политуправления югославской армии Светозар Вукманович-Темпо. Делегация отправилась в Москву поездом 8 января.

Встреча югославов со Сталиным, Молотовым и Ждановым состоялась вечером 17 января в Кремле. После обычных приветствий Сталин сразу же перешел к делу: «А у вас там, в Албании, стреляются члены Центрального комитета! Это нехорошо, очень нехорошо!»

Джилас начал объяснять, что Спиру противился объединению Албании и Югославии, но Сталин неожиданно прервал его. «У нас в Албании нет никаких особых интересов, — сказал он. — Мы согласны на то, чтобы Югославия проглотила Албанию!» При этом Сталин сложил вместе пальцы правой руки и поднес их ко рту, как бы глотая^[297]. Джилас возразил, что они не хотят глотать Албанию, а хотят объединяться с ней, но тут вмешался Молотов. «Так это и значит проглотить!» — заметил он. А Сталин добавил: «Да, да, проглотить. Но мы с этим согласны: вам надо проглотить Албанию — чем скорее, тем лучше». При этом вся атмосфера встречи, по свидетельству Джиласа, была «сердечной и более чем дружеской».

«Между нами нет разногласий, — продолжал Сталин и обратился к Джиласу: — Вот вы лично и составьте Тито от имени советского правительства телеграмму об этом и пришлите мне ее завтра». Джилас очень удивился и даже переспросил Сталина, а тот подтвердил: да, такую телеграмму он должен написать Тито от имени советского правительства. После официальной части Сталин пригласил югославскую делегацию на свою дачу ужинать, и ужин, по сложившейся сталинской традиции, затянулся до глубокой ночи.

Телеграмму «от имени советского правительства» Джилас действительно написал — на листочке из тетради в клеточку. Он сохранился в югославских архивах. Ее текст, в принципе, подтверждает изложенную в мемуарах Джиласа версию — Сталин согласился на объединение Югославии и Албании^[298]. Почти то же самое Джилас сообщил в Белград в своей собственной депеше. Правда, в обеих телеграммах он передавал пожелание Сталина не слишком спешить с объединением. «Товарищ Сталин считает, что самое важное — сохранить форму албанской независимости и свободного определения… чтобы не возникало впечатления, будто югославы хотят их (албанцев. — Е. М.) поработить, и тому подобное», — писал Джилас^[299].

Казалось, Тито мог торжествовать: Сталин полностью поддержал его в албанском вопросе. Никто и представить себе не мог, что до резкого обострения отношений с Москвой остается всего лишь несколько дней…

Помимо югославо-греческих и югославо-албанских, Москву также беспокоили и югославо-болгарские отношения. 30 июля — 1 августа 1947 года на встрече Тито и руководителя Болгарии Георгия Димитрова на озере Блед в Словении был заключен ряд соглашений между двумя странами. Но главное, что на ней был согласован и одобрен текст бессрочного Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Югославией и Болгарией. Этот документ вызвал весьма недоброжелательную реакцию Сталина.

Еще в конце войны между югославами и болгарами начались переговоры о создании федерации или конфедерации Югославии и Болгарии. Варианты предлагались разные, но все они, естественно, поступали на утверждение в Москву. Так, например, в январе 1945 года Сталин не одобрил идею вхождения Болгарии в Югославию в качестве одной из ее республик. Он считал, что это должен быть равноправный союз, и одобрил идею разработки договора о таком союзе^[300].

Однако планы союза стали известны англичанам и американцам, и они выступили против его заключения: поскольку Болгария, как страна, находящаяся в стадии перемирия, по их мнению, не имела права заключать его до тех пор, пока с ней официально не будет подписан мирный договор. Советское руководство вынуждено было с этим согласиться и рекомендовало Белграду и Софии подождать с заключением договора о союзе до подписания мира с Болгарией.

Тито и Димитров послушались. Они решили не оглашать текст договора. Однако по результатам их переговоров был опубликован протокол, в котором упоминалось о разработке бессрочного Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. Западные газеты тут же подняли шум. Договор расценили как «угрозу миру на Балканах», «попытку советской экспансии на юг», «наступление на Грецию» и т. д.