Читать книгу - "Сумрачный гений III рейха. Карл Хаусхофер. Человек, стоявший за Гитлером - Андрей Васильченко"

Но так как Пан-Азия, соприкасающаяся на Востоке и Юге с Советским Союзом, беззастенчиво провозглашает и утверждает свое право на революционизирование на Аравийском полуострове, в Индии, Китае, а Пан-Европа в проповедях Бриана и Куденхове-Калерги точно так же, как и Священный союз Меттерниха, сделала ставку на сохранение status quo и, во всяком случае, взяла на себя ответственность за французские и голландские владения внутри пространства, на которое претендует Пан-Азия (Сирийский мандат, Индонезия, Индокитай); так как Лига Наций, по крайней мере, воспротивится насильственному вмешательству враждебной силы в британские владения в Азии, то нельзя предвидеть заранее, как сможет квиетическая (пассивная), выдуманная эмигрантами евразийская идея посредничать путем дистанцирования (Abkehr) между Пан-Азией и Пан-Европой. «Кротость не годится, чтобы разнять ухарей», но этого, пожалуй, достаточно, чтобы показать многим панъевропейцам, не сгущая красок, сколь сурово паназиатское лицо Советов, Университета имени Сунь Ятсена в Москве, своего рода гениальной организации ячеек в девятнадцати советских районах в Китае пассивного, а на самом деле весьма активного сопротивления в Индокитае и Индии. Лишь в Персии, Афганистане и Ангоре паназиатская деятельность Советов носит более мягкий характер и не занимается тем, чем могла бы, без сомнения, заниматься и там…

Другими культурно-политическими разрушителями панскрижалей являются эллинизм, культура Гандхары и индосирийская культура; миграции малайцев, «бродячих людей» (orang malaiu), которые «при самой малой численности оказывали огромнейшее влияние» (Ратцель); нарушителями, опирающимися на силу, были талассийские, средиземноморские имперские образования римлян, океанские — иберов [испанцев и португальцев], голландцев, французов и британцев, по мощи и экономической политике втиснувшийся между Азией и Европой Советский Союз.

Разрушительно по отношению к идеям организации частей света или континентов в традиционном понимании неоднократно действовали и такие части создаваемого пространства, которые на основе имперского мышления выросли в более крупные связности. Так случилось, когда первоначально прибрежные образования, как старая Генуя или Венеция, вышли в море и вовлекли окраинные острова Леванта, отделившиеся прибрежные полосы в государственные образования, чье попечительство, как нередко было с венецианским, быстро принесло европейцам худую славу (что уже испытала и Англия со своим японским союзом); или когда более чем близкое к внешнему завершению паниндийское пространственное образование Восточной и Южной Африки, которое виделось как Индийская Америка и мечтам о котором предавалось полмиллиона переселившихся туда индийцев, было втянуто в тихоокеанский и австрало-азиатский островной мир.

Разрушающе действовало также преходящее имперское образование царской России на северном побережье Тихого океана, которая стремилась превратить Окраинное море (Берингово море) в закрытое русское море — в шаге clausum и еще в первой трети XIX в., дабы преградить англосаксам доступ к тихоокеанскому побережью Северной Америки, заключила с испанской Южной и Центральной Америкой договоры, которые перекрывали Золотые ворота Сан-Франциско…

Главными выразителями развития панокеанского мышления являются северогерманцы (норманны, англы, саксы) и малай-монголы, или малай-полинезийцы. Только сменявшие друг друга и (как сказал бы Ратцель) скорее прибрежные и талассийские, чем океанские, вносят свою долю финикийцы, эллины, римляне и романские народы, иберы, а затем французы; арабы (плавая в своем индоокеанском регионе от китайцев и обратно) совершенствуют то, что адмирал Баллард в своей книге «The rulers of the Indian Ocean» («Властители Индийского океана») описал как идеологию Индийского океана, а ранее ею поочередно овладевали иберы [испанцы и португальцы], голландцы, французы, британцы; в «Тангалоа» — учении полинезийцев, в японском мифе о происхождении синто для нас сохранились лишь остатки того, насколько сильным было океанское влияние на все мышление и восприятие народов восточноазиатской островной дуги — архипелага Южного моря до того, как туда проникла белая раса. Потребовалось длительное время, пока они не пришли в себя после такого потрясения и не вернулись к своей первоначальной геополитике; и началом этого, видимо, является поворот японской политики вовне, ее медленный подъем от неудачи, вызванной насильственным взломом самоизоляции Японии североамериканцами (1854), к победе над северотихоокеанской Российской империей (1905)…

Итак, мы видим, что между борьбой паназиатской идеи в советской окраске со скрытым за ней всероссийским империализмом, хотя и в экономико-политическом одеянии, и между старым колониальным мышлением рассеянных заморских имперских образований нынешних колониальных держав более раннего образца, а также пантихоокеанской культурной политикой Соединенных Штатов в известной мере вклинивается вышедшее из более ранних панидей более крупное имперское мышление муссонных стран — велико китайское, паниндийское, а также великояпонское. При этом приходит конец представлению о непривлекательных, непригодных для проживания зонах на самых разных широтах: на самый дальний Север тянется желательная для русских граница, доставляя беспокойство американским проектам железной дороги от Аляски в Северную Сибирь, как и в Маньчжурию. Менее далеко на Север простирается уже граница панидей у китайцев, которая охватывала как раз и долину Амура. Еще менее далеко на Север распространяется японская панидея, которая вплоть до настоящего времени все еще инициирует весьма несовершенную колонизацию и освоение северных островов собственной островной дуги в результате соперничества с надвигающимися в северную часть Тихого океана континентальными панидеями. Индийское движение уже полностью останавливается на Гималаях и на линии их северных альпийских видов растительности, не переставая мечтать о прорыве в туркменский хлопковый пояс, но не подчеркивая этого. Здесь, следовательно, были бы возможны естественные разграничения, наименее убедительные в Маньчжурии, где Японии и Советам еще предстоит разобраться с линией границы…

Разумеется, после чудовищного поражения, которое нанесли континентальным идеям (не только центральноевропейских держав, но и России и косвенно Китая — требование Японии!) господствующие на морях океанские державы, отличающиеся большей выносливостью и экономической энергией, когда империя Индийского моря, имевшая отношение к этому потрясающему успеху, казалась, видимо, наградой британского соучастника (этим восхищались и немецкие авторы [Дикс, Вючке и др.] как приобретению пространства и власти), последовал смертельный удар по идее империи Индийского моря из крошечного по сравнению с мировой империей сухопутного пространства Центральной Азии — из Афганистана…

Как представляется, важным спорным пунктом является, однако, преобладают ли централистские или федералистские главные черты в структуре, в образовании панидей, и тут кроется препятствие в строительстве фундамента: идеолог обожествления государства — по самой своей природе централист! Затем, во всяком случае, следует, по его мнению, «децентрализованное единое государство» — contradictio in adjecto — противоречие в самом себе, которое сталкивается с огромными практическими помехами, коренящимися в повадках и своенравии человеческой натуры. И все же в так называемом территориальном вопросе (Landerfrage) имеется богатый опыт Великого Китая, США, Австралийского сообщества, Британского имперского объединения (которое движется в направлении, противоположном централизму), Советского Союза; и, строго говоря, факт состоит в том, что, во всяком случае, все эти планетарные образования в пространственном оформлении складывались по необходимости как федералистские, а сама Лига Наций и инициативы Бриана по созданию Соединенных Штатов Европы были также задуманы на основе ясно выраженного федералистского принципа…