Читать книгу - "Цицианов - Владимир Лапин"

По мнению историка Н.Дубровина, Коваленский был очень честолюбив и не хотел ни с кем делиться своим влиянием в Грузии. Его соперником оказался генерал Лазарев, командовавший русскими войсками в Закавказье. Коваленский, не имевший никакого опыта в военном деле, представил на высочайшее имя проект «Об учреждении в Грузии регулярного войска и о восстановлении там устройства военного дела вообще». Согласно этому проекту, наличие собственных боеспособных национальных сил делало ненужным отправку русского контингента, и в Закавказье не оказывалось генералов, по отечественной традиции питавших мало уважения к гражданской власти. Коваленский предлагал решить проблему присвоением ему военного чина, что позволяло без проблем соединить в одних руках всю полноту власти. Для того чтобы продемонстрировать собственные ратные дарования, он рьяно взялся за укрепление Тифлиса. По его приказу вокруг города выкопали ров, который в оборонительном отношении не мог сыграть никакой роли. Напротив, последствия этой любительской фортификации оказались ужасными. Коваленский пренебрег предостережениями местных жителей, указывавших на опасность земляных работ в местах, где многие годы зарывали умерших животных и разного рода нечистоты. Результат не заставил себя ждать: по городу прокатилась волна заразных заболеваний^[294].

Кнорринг в большинстве случаев смотрел на ситуацию глазами Коваленского. Во всеподданнейшем рапорте от 10 августа 1800 года он сообщал, что «столица тамошняя (Тифлис. — В.Л.) находится в изрядном оборонительном состоянии»^[295]. А всего за неделю до этого генерал Лазарев критиковал мероприятия по укреплению Тифлиса: «…вырыли большой ров, который по крутым его берегам больше может называться шанцами, чем защитой города… ворота не укреплены, и их прежде нельзя защитить, как пушки поставя на улицах, а оные отворить, что весьма неудобно и противно всем правилам… во многих местах нужны батареи и траверзы, но об них и не думают»^[296]. Несмотря на угрозу персидского вторжения, Коваленский не оставлял своих интриг, на что с солдатской прямотой указывал Лазарев. Уверения своего недруга в отсутствии необходимости присылать подкрепления он объяснял его желанием избежать высокого влияния воинского начальника. И в самом деле, если с командиром полка действительный статский советник мог держать себя как ровня, то с начальником дивизии (генерал-лейтенантом) ему было бы не совладать. Еще больший рост группировки мог привести к появлению в Тифлисе так называемого «полного генерала», который занял бы безусловно доминирующее положение. Лазарев был солидарен со своим соперником только в том, что наращивание сил следует проводить постепенно, по мере создания условий для обеспечения войск продовольствием^[297].

Конфликт между Коваленским и Лазаревым уходит корнями в намерение Павла I создать на Кавказе зависимое от России государство, способное самостоятельно решать проблемы охраны собственной территории. Таким образом, Коваленский, как опытный бюрократ, стремился к тому, чтобы основные положения его программных документов настолько же соответствовали «видам» монарха, насколько вода соответствует форме содержащего ее сосуда. Увидев, что проект его не принят, он попытался соединить в своих руках всю полноту военной и гражданской власти, предложив «переименовать» себя в полковники. Однако такой ход показался Павлу I странным. Неудивительно, что по прибытии в Тифлис Лазарев стал для Коваленского главным врагом. Этому способствовал и характер генерала — старательного служаки, типичного отца-командира, не желавшего и не умевшего вести себя «политично».

Назначение генерал-лейтенанта Карла Федоровича фон Кнорринга на должность главнокомандующего в Грузии также оказалось явной кадровой ошибкой императора Павла I. В исторической литературе Кнорринг выглядит личностью совершенно бесцветной. По нашему мнению, такое отношение к нему несправедливо. Выходец из разветвленного эстляндского баронского рода, который дал императорской армии 14 генералов, он имел много боевых заслуг. Кнорринг начал службу в 1758 году в Сухопутном шляхетном корпусе, а в 1764 году был произведен в корнеты Астраханского карабинерного полка. За спиной его было командование полками, участие в Русско-турецких войнах 1768—1774 и 1787—1791 годов; среди прочих наград он получил орден Святого Георгия 4-й степени. То, что переход от командования войсками к управлению Грузией ему явно не удался, следует записать на счет крайне сложной обстановки, сложившейся в этом крае на рубеже XVIII—XIX веков. По свидетельству генерала С.А. Тучкова, Кнорринг «был человек весьма добрых свойств, кроме того, что по новости своей в управлении столь важным постом руководствовался он иногда советов своих окружающих. Пристрастие же этих лиц простиралось только по большей части до награждения тех, которые с ним хорошо жили. Ничего не значащие военные действия против черкес поручались их приятелям, которые придавали сим действиям важность и получали награды»^[298]. Более чем вероятно, что если бы Кноррин-гу была поручена какая-нибудь «обычная» губерния или даже целое генерал-губернаторство, то он оправдал бы царское доверие. Попади рассудительный и грамотный эстляндец на уже обустроенную национальную окраину (Польшу, Прибалтику, Финляндию), как это было с заурядными бюрократами высокого ранга во второй половине XIX — начале XX века, он тоже сохранил бы реноме толкового чиновника. Но генерал не понимал Кавказа и не очень старался в этом преуспеть. Как уже говорилось, с мятежниками действительными и мнимыми, будь то люди чужие или родственники, местные правители поступали в зависимости от своего нрава и гнева. Иногда их прощали, но чаще наказывали, не чураясь совершенно изуверских методов. Простое отрубание головы в таких случаях выглядело приступом милосердия. На таком «политическом фоне» письмо Кнорринга царевичу Вахтангу, который собирал отряды для восстановления на престоле своего брата и организовывал блокаду Военно-Грузинской дороги, нельзя не признать просто смешным: «Меня беспокоят разные доходящие до меня из Грузии известия. Я начинаю колебаться даже и в особах, в коих обретал доселе правила чести и добрую совесть. Жаль, ежели я приведусь к той необходимости, что должен буду представить к Высочайшему двору предприятия к вредным покушениям таких особ, коих пред тем тщился я рекомендовать в монаршию милость. Ваша светлость, конечно, изволите знать, о ком я говорю. Просил бы вас всепокорнейше дать добрый совет тем, до кого это касается, дабы не постиг их гнев Государя императора паче ожидания их; но неизвестно мне, расположены ли вы, милостивый государь мой, к принятию моих о сем утруждений» (29 июля 1802 года)^[299].

К концу своего управления краем Кнорринг, кажется, начал разбираться в происходящем. Об этом свидетельствует его письмо Цицианову от 4 декабря 1802 года, которым он вводил своего преемника в курс дел. Первая часть — «Обстоятельства внутри Грузии» — посвящена в основном объяснению массового недовольства действиями власти. Никакой вины за собой и за своими подчиненными генерал-эстляндец не признавал. Назывались три причины: ограничения княжеского произвола в отношениях с крестьянами, неразбериха в определении собственников некоторых поместий, сокращение так называемых «фамильных» должностей. Кроме того, указывалось на неблагонамеренность князя Герсевана Чавчавадзе и царевича Иоанна Георгиевича, которые будто бы из Петербурга (!) организовывали нападения дагестанцев, чтобы «привести народ в уныние и недоверчивость к правительству». Главным же смутьяном назывался царевич Вахтанг, которому удалось собрать вокруг себя только 30 человек. Кнорринг подчеркивал, что простой народ оказался равнодушным к призывам князей, хотя его пугали массовыми переселениями в Россию, поголовной записью в казачество и разовой выплатой двухлетней подати^[300]. Раздел «Обстоятельства вне Грузии» посвящался отношениям с ближайшими соседями. Прежде всего, сообщалось, что имеретинский царь Соломон заявил о существовании спорных приграничных земель и о своей готовности вступить в российское подданство. Правитель Ахалцыха Шериф-паша сместил с поста своего брата Сабид-пашу, а когда тот бежал в Имеретию, то уговорил царя и царевича Александра лишить опасного эмигранта жизни. Шериф-паша держал отряд дагестанцев, которые «от скуки» грабили приграничные грузинские села, после чего скрывались за границей. Неоднократные жалобы русских послов в Стамбуле никаких последствий не имели. Султан приказал карсскому паше наказать за своеволие пашу Ахалцыхского, причем против Шерифа-паши выступил в тот момент и Селим-ага Кипиани с ополчением аджарцев, которые формально являлись подчиненными ахалцыхского паши. В июле 1802 года русские войска, расположенные в Грузии, оказали содействие войскам карсского паши в отражении набега Нахичеванского Келб-Али-хана. Правитель Эривани Магомет-хан, опасаясь персидского Баба-хана, объявил о готовности принять российское подданство, но когда угроза персидского нашествия миновала, отказался. Главным недоброжелателем Кнорринг называл правителя Гянджи Джавад-хана. Лезгины, к которым было отправлено «убеждение» отказаться от набегов на Грузию, отвечали, что «им несвойственно вступать в договоры с начальником войск столь сильной державы».