Читать книгу - "Вопросы борьбы в русской истории. Логика намерений и логика обстоятельств - Андрей Фурсов"

Именно в 1820–1840-е годы начинается противостояние Ротшильдов – ударной силы западного (главным образом, еврейского) капитала и Романовых, т. е. тогдашней России, её властного режима; показательно, что когда эмиссары Александра II и Александра III пытались договориться с Ротшильдами о мире (т. е. о том, чтобы те перестали спонсировать антиправительственное движение в России в 1870–1890-е годы) им было отвечено, что с Романовыми мир для Ротшильдов невозможен. Надо ли говорить, что Ротшильды – главные союзники (и спонсоры) британской короны и определённой части британского истеблишмента (причём не только еврейского)? Надо ли говорить, что в своей вражде к России они совпали с Великобританией как государством?

В-третьих, конец XVIII – первая половина XIX в. – период резкой активизации европейского масонства, этой исторически первой формой закрытых наднациональных структур мирового согласования и управления. «Эпоха революций» (Э. Хобсбаум) 1789–1848 гг. в значительной степени была эпохой масонских революций – в том смысле, что последние проходили под масонскими лозунгами («свобода, равенство, братство»), масоны составляли руководящее ядро сил, направлявших и руководивших революциями, т. е. были субъектом, использовавшим реальные структурные противоречия Старого порядка, превратив их в системные; масонские структуры выступали скрытой формой политической организации буржуазии и обеспечивали – по «братской линии» – оргформы сговора и компромисса с частью аристократии; наконец, масоны (или их ставленники) часто оказывались во главе послереволюционных государств – произошло огосударствление масонства как комплекса закрытых наднациональных структур мирового согласования и управления.

Именно в «эпоху революций» резко усилилась практически беспрепятственная экспансия масонства в Европе – опять же, за исключением России. Здесь, несмотря на рост числа масонских лож, они столкнулись с властью русского самодержавия. Надо ли говорить, что русское самодержавие (особенно в правление Николая I) стало смертельным врагом масонства, прочно обосновавшегося у руля ряда европейских государств? Надо ли говорить о том, что практически все континентальные европейские ложи контролировались британцами – британскими островными ложами, тесно связанными и с британским истеблишментом и с «высокими финансами»? Надо ли говорить, что в своей вражде к России они совпали с ними, образовав единый антироссийский союз, эдакого русофобствующего Змея-Горыныча о трёх головах?

Каждая «голова» в борьбе с Россией преследовала свои цели. Великобритания стремилась резко ослабить Россию, следуя традиционному курсу недопустить возникновение/существование континентального гегемона, тем более способного в силу своего местоположения бросить ей вызов на Востоке. Финансисты стремились поставить Россию, её власть под финансовый контроль, чтобы делать свои мегагешефты. Масоны стремились к уничтожению самодержавия и замене её подконтрольной «братским» европейским ложам республикой, которая будет заведомо слабее самодержавной монархии. Так оно и вышло после февральского переворота 1917 г., в котором интересы западного Горыныча совпали с интересами определённых групп в России, которые Запад использовал главным образом втёмную. Однако февраль 1917-го стал результатом длительного, почти векового пути, на который противники России – союз государства Великобритании и наднациональных экономических и политических сил Запада вступил в 1820-е годы, при этом для подрыва России все участник союза использовали друг друга: Великобритания – финансистов и масонов, финансисты – масонов и Великобританию, масоны – Великобританию и финансовый капитал.

По сути эти участники представляли собой не сумму, а целое, единую политико-экономическую систему, оформившуюся в значительной степени для борьбы с Россией, в ходе борьбы с Россией и для дележа плодов победы этой борьбы. Победа, о которой идёт речь, требовала войны – победы над победителем Наполеона. Подготовка к такой войне, в свою очередь, предполагала психоисторическую (прежде всего) информационную обработку властных и интеллектуальных элит как в Европе, так и в самой России. Средством такой обработки и стала сконструированная и запущенная в 1820-е годы русофобия. За 1830–1840-е годы русофобия морально, информационно и политически подготовила целое поколение европейцев к войне; причём русофобию стали демонстрировать европейцы принципиально разных политических взглядов: квазилибералы (Дизраэли), архиконсерваторы (архиепископ Парижский), ультрареволюционеры (Маркс). Урок 25-летия, предшествовавшего первой общезападной войне против России – Крымской – прост: информационная война, при прочих равных, всегда является подготовкой к обычной войне (даже если последняя по каким-то причинам и не состоится – это уже другой вопрос).

IV

Именно в 1820–1830-е годы русофобия начинает проникать в саму Россию и распространяться среди определённой части властных и интеллектуальных элит. В основе русофобии части самих русских элит лежал тот факт, что с XVIII в. они жили по потребностям не столько российской «системы работ» (К. Маркс), т. е. по таким потребностям, которые могли быть удовлетворены уровнем развития русского хозяйства, а по потребностям верхов обуржуазивающегося Запада. А ведь там система работ была совершенно иной; благодаря природно-климатическим условиям прежде всего Гольфстриму, продуктивность сельского хозяйства, а следовательно, совокупный общественный продукт Запада значительно превышал российский. Это не говоря о том, что в XVIII–XIX вв. западные верхушки грабили колонии и полуколонии, сажали на наркоиглу целые народы и таким образом резко увеличивали своё богатство.

Жизнь 20–25 % господствующего сословия России в соответствии с западными потребностями требовала усиления эксплуатации населения. За одно лишь правление Екатерины II она выросла в 3–3,5 раза, а впереди ещё был XIX век, который М. О. Меньшиков назвал «столетием постепенного и в конце тревожно-быстрого упадка народного благосостояния в России». «Желая иметь все те предметы роскоши и комфорта, – писал Михаил Осипович, – которые так обычны на Западе (подч. мной. – А. Ф.; но не обычны в России. – А. Ф.), мы вынуждены отдавать ему не только излишки хлеба, но, как Индия, необходимые его запасы. Народ наш хронически недоедает и клонится к вырождению, и всё это для того, чтобы поддержать блеск европеизма, дать возможность небольшому слою капиталистов идти нога в ногу с Европой». Т. е. речь идёт об изъятии не только прибавочного, но и части необходимого продукта как цены за жизнь части верхушки (и её обслуги) по стандартам буржуазного Запада.

Психологическим оправданием этого становилось презрительное отношение части русского «образованного общества» к народу, к русским как к «дикарям», «азиатам» и т. п. Вот на эту почву и легла русофобия, уже в 1860–1870-е годы доросшая до смердяковщины с её сожалением о том, что «умная нация», т. е. французы, не завоевала «глупую нацию», т. е. русских. Важно, что объектом русофобии был не только русский народ, русская культура и т. д., но – во многих случаях – и русская государственность, самодержавная власть. Дело в том, что самодержавный центроверх в своих интересах отчасти ограничивал эксплуататорские аппетиты русской верхушки, а потому тоже становился объектом русофобской критики как «азиатская деспотия», «система произвола» и т. п. В таком подходе часть российской верхушки и российского капитала в своей русофобии совпадала с западными противниками России – как государствами (Великобритания, Франция), так и надгосударственными (масонство). Для русофобов характерна неприязнь, ненависть как к русскому народу, так и к русской власти – и чем эта власть сильнее, чем самостоятельней по отношению к Западу, чем больше учитывает интересы народа, социального целого, тем больше ненависть, тем яростнее русофобия. Одним из главных мотивов ненависти антисоветчиков к советской власти было то, что они воспринимали её как власть простонародья или, как минимум, как власть, которая худо-бедно защищала его интересы, не позволяя разгуляться потенциальным хищникам. Откровенный оскал последних обозначился в 1990-е годы и позже, найдя в последние годы своё выражение в терминах типа «ватники», «анчоусы», «портянки» и т. п. Таким образом, русофобия – явление не только, а возможно и не столько социокультурное, цивилизационное, сколько классовое. Т. е. цивилизационное по форме, классовое (и геополитическое) по содержанию. Об этом нужно всегда помнить.