Читать книгу - "Двенадцать цезарей - Мэтью Деннисон"

Для читателя, который принял точку зрения, что характер человека остается неизменным с раннего детства, Светоний в портрете Вителлия приводит красноречивые подробности. «Гороскоп его, составленный астрологами, привел его родителей в такой ужас, что отец его с тех пор неотступно заботился, чтобы сын, хотя бы при его жизни, не получал назначения в провинцию, а мать при вести о том, что он послан к легионам и провозглашен императором, стала оплакивать его как погибшего». Эти предсказания предположительно касались той «жестокости», позже подтвержденной источниками, пример которой приводит Светоний и которая относилась к периоду, предшествовавшему возвышению Вителлия. У будущего императора был сын от первой жены, Петронии. Говорили, что сын Петрониан, незрячий на один глаз, был отравлен отцом — возможно, чтобы не дать ему получить богатое наследство матери (которым, как предполагается, Вителлий хотел завладеть сам). Светоний сообщает об этом преступлении, как известном по слухам. Сам будущий принцепс объяснил смерть сына тем, что тот «покушался на отцеубийство, но от угрызений совести сам выпил яд, предназначенный отцу». Мы сами должны решить, кто виноват. Это правда, что Вителлий позже выразит озабоченность по поводу судьбы жены и детей в случае своего отречения от власти. Но, как мы убедились, также истинно то, что источники настаивают на обвинениях в матереубийстве и свидетельствуют о постоянной нужде в деньгах и недобросовестности при попытках получить их: сообщают, что он растратил казну городов Синуесса и Формия и затеял абсолютно лживое судебное разбирательство, когда кредитор слишком рьяно начал настаивать на возвращении долга.

Первого января 69 года легионы Нижней Германии отказались принести присягу Гальбе. На следующий день командующий германскими легионами, неронианец Фабий Валент, провозгласил Вителлия принцепсом. Третьего января восстали также легионы Верхней Германии, присоединившись к своим соседям. Это была первая из двух революций легионеров, случившихся в тот месяц. Вторая произошла в Риме 15 января, в результате ее сенат признал Отона императором. Под его знамена встали дунайские войска, легионы Иллирика и Востока. Вителлия единодушно выбрали западные армии, включая британскую. В повествовании Тацита стремление получить императорский трон принадлежало не Вителлию, а Валенту, который «побудил слабого духом [Вителлия] стремиться к таким целям, достичь которых он ранее и не надеялся».^[217] Возможно, именно Валент вместе со своим верхнегерманским коллегой, Авлом Цециной Алиеном, «молодым, красивым, статным, непомерно честолюбивым» (к которому он в других отношениях не испытывал симпатии), укрепил решимость Вителлия отвергнуть многочисленные предложения Отона, в которых тот обещал деньги и теплый прием в обмен на отказ от претензий на трон. Независимо от намерений Вителлия ни Валент, ни Цецина не были согласны на компромисс. Оба были обижены мнимыми несправедливостями Гальбы: первого задело то, что Гальба отказался в какой-либо конкретной форме признать его роль в убийстве Фонтея Капитона, второй был оскорблен обвинениями в растрате казны в период его квесторства в Бетике. Как и другие противники власти до него и после него, «Цецина, сочтя себя обиженным, решил вызвать смуту в государстве, с тем чтобы общественные бедствия отвлекли внимание от его личных обид», и вышел из Верхней Германии в Рим во главе своего легиона.^[218] Одновременно поднял свои войска и Валент: его путь, пролегавший через Галлию, был более долгим и медленным. Такая диспозиция поставила перед Вителлием задачу набрать дополнительные силы для своей армии, во главе которой он вовремя вышел из лагерей с намерением дать бой отонианцам. Легионы Валента и Цецины перегруппировались у Бедриака, где Отон принял роковое несвоевременное решение вступить в сражение. Результат нам известен. Все было кончено задолго до того, как прибыл Вителлий.

Однако некоторые расценили победу как не более чем пораженчество со стороны Отона. Светоний представляет появление Вителлия как римского правителя с двойственным отношением, сообщая о знамениях, с самого начала предвещавших короткий срок для его принципата: «Конные статуи все внезапно рухнули с перебитыми ногами, а лавровый венок, торжественно им надетый, свалился в поток». Как и в случае с Отоном, предзнаменования не благоприятствовали девятому цезарю Рима. Он не остановился перед тем, чтобы казнить нескольких солдат, участвовавших в убийстве Гальбы, но не стал развязывать широкомасштабные репрессии. Среди тех, кого Вителлий пощадил, был брат Отона, Сальвий Тициан (выдающийся пример милосердия). Продвижение Вителлия через Галлию приобрело беззаботный характер триумфа: общественные пиршества, изысканные прогулки на судах, публичные зрелища и мародерствующие, пьяные солдаты. Тацит пишет, что магистраты разорялись, устраивая пиры в попытках насытить его неумеренную страсть к еде, дороги от Адриатического и Тирренского морей были забиты повозками, спешившими удовлетворить каждую его прихоть.^[219] Наместник Лугдунской Галлии, состоятельный человек из хорошей семьи по имени Юний Блез, даже одолжил поистратившемуся Вителлию одежду, соответствующую его новому положению. Возможно, это была наиболее успешная точка этого отвратительного правления. В Риме известия о поражении Отона и победе Вителлия, провозглашенные в театре, были встречены аплодисментами, но беспорядков не последовало. Боясь проявлять политические симпатии к кому-либо (этот страх разделял и сенат), люди реагировали на смену власти так, как от них ожидалось. Со временем они испытают к императору то презрение, которое, по утверждению Тацита, было свойственно собственным войскам Вителлия, познавшим его слабость тела и духа, апатичность и бездеятельность, а также нерадивость в том, что касалось воинской и личной дисциплины.

Когда Вителлий в жаркий июльский день въезжал в столицу, все это лежало в будущем. Пусть знамения предвещали несчастье, а более умные советники скрывали опасения, сам император купался в лучах собственной славы. Ведя за собой шестидесятитысячную армию, сопровождаемую, по версии Тацита, сборищем «бродячих актеров, целых шаек миньонов и множеством других подобных же лиц, обычно составлявших свиту Нерона», Вителлий планировал въехать в Рим в одежде победоносного военачальника верхом на коне, с обнаженным мечом, гоня перед собой сенаторов и чернь. Однако возобладали здравые голоса: императору дали понять, что неразумно было бы представлять себя победителем соотечественников-римлян. Вителлий был одет в цивильное платье и шел пешком. Следом двигались те члены сената, которые присутствовали на церемонии вступления на престол в Тицине и путешествовали вместе с ним. Никто не испытывал никаких иллюзий. Тацит утверждает, что «сенат разом присвоил Вителлию все почести, которые были придуманы за долгие годы правления других принцепсов. Постановили воздать хвалу и благодарность германской армии…»^[220] за ее роль в победе Вителлия. Это было важное заявление с точки зрения девальвации ценностей самого сената, в то время как Вителлий принял имя «Германик», которое, в свою очередь, передал сыну, не потому что тот одержал победы над германцами (что раньше означало это имя), а потому что был возведен на трон легионерами Германии. Это был недальновидный вызов, означавший политическую фракционность в тот момент, когда правительство Рима отчаянно нуждалось в консенсусе и сильном руководстве, независимом от личных интересов.^[221] Вечером празднование приняло единственную понятную Вителлию форму: пир, устроенный братом в честь его прибытия. По словам Светония, «на нем было подано отборных рыб две тысячи и птиц семь тысяч». Историк осуждает эти излишества, называя их «печально известными».