Читать книгу - "Красный закат в конце июня - Александр Павлович Лысков"

пока ему не приказано будет лечь… В показывании, как хмель вьётся… В езде на палке, словно малые ребята на коне… В приголубливании жены милого мужа… В осторожном вынимании табака у хозяина из-за губы… В допускании каждого на себя садиться и ездить без малейшего недовольства…

А кто поднесёт медведю пиво, то он с учтивостью примет и, выпивши, посуду назад отдавая, будет кланяться…

Все шесть изб обошёл поводчик со зверем.

За ворожбу, привороты и лечение было подано на ужин косолапому: от Федота Ласькова – репа, от Акулины Княжевой – корка хлеба, от Семёна Шестакова – лохань солёных грибов, от Харитона Колыбина – пригоршня зёрен, от Гонты Кошутина – две лягушки…

Заперли зверя в овине. А молодца-поводчика вдова дяди Тита – Манька Брагина – удостоила чести ночевать в своей горнице.[98]

9

В избе у Петра Авдеича записные штукари и потешники угрюмо бранились.

Яро нападал на присных затейщик Обух Плетнёв. Кто мозоль натёр – тому давал тумака. Изболевшийся получал уховёртку. Бесталанный – зуботычину.

– Права ножка – лева ножка, – подымайся понемножку.

– Лентяй да шалопай – два родных брата!

– И козлу недосуг! Надо козлу на водопой лошадей провожать…

Козла он тут неслучайно приплёл. Пускай не козёл, – коза топталась у порога, запускала морду в навильник свежей травы. Выхватывала кус – жевала в задумчивости.

Доил козу мальчик в рваной рубашонке, сидя на пятках, натоптанных до деревянной твёрдости.

Обух язвил:

– За титьки невесту подёргаешь, Тимоха, так потом положено пряником угощать.

Подхватывали охальники из-за стола:

– На ночь привяжи, чтобы к волку не убежала.

– Женим мы тебя на козе в Важском городке…

Это уж про то речь шла, что при обнаружении чучела козла в припасах Петра Авдеича задумана была «штука» для Тимохи. Жребий мальчишке такой выпал, чтобы на ярмарке укрылся он куполом с козлиной головой, сыграл похотливого.

А приговаривать назначили Петроча-горбача, дабы он «обчеству» послужил, а не только со своими Фомой да Ерёмой свободным «ахтёром» деньгу зашибал в обоянь.

Мимоходом складывали речи для козлиной потешки. Каждому давалось своё внести, словами растолкать известную побасенку, мол, любовь зла – полюбишь и козла.

И общей выдумкой, одним духом, прежде чем успел горбатый избач кашу на парном козьем молоке сварить, заготовлена была песня для ярмарочного действа.

А фокусы-то с козой давно были опробованы. В них главное – секретные ленты на рогатой скотинке. Как бы для украшения. Но главное, для управления.

Незаметно дёрнет Тимоха одну ленту – повалится коза на бок. За другую – падёт на передок…

Сказка для этого фокуса тоже сложена была всем миром.

Так что Петру Авдеичу, горбатящемуся у печи, оставалось только ухо вострить, на ус мотать, чтобы потом на публике выразить.

Так у них с Тимохой сложилась пара.

Задружился урод с оборвышем.

10

Утром упиралась коза.

Медведь бряцал железом ошейника, бодался.

Да и смехачи передвигались нога за ногу – хоть самих на цепи тащи да огревай палкой по мягкому месту.

Спросонья пили из ковша колодезную воду. Кашлем разламывались, харком, ядрёным словцом.

– Веселей гляди! Чай, не бурлачить идём, – покрикивал двужильный Обух. – Мелким бесом, болотцами да лесом. Послезавтра в Важском городке будем по локоть в красном золоте, по колено в чистом серебре.

Под напутствия баб с подойниками ватага вышла из Синцовской.

Шуршали поршни по сухой дороге.

У кого-то новые лапти поскрипывали.

Рогатая скотинка частила копытцами по спёкшейся глине.

Долго бы волочились с тоскою, кабы на подходе к Погосту вдруг не прошибло всех разом ударом колокольного тока, растолкало звонами, прочистило зраки.

11

Навстречу шутам вывалили из церкви утомлённые литургией молящиеся, и на паперти произошло смешение глума с молебном. Ибо всё в этой жизни плотно: в церкви благодать Божья, Царствие Небесное, а выйди за порог – тут тебе и мирское во всём блеске и треске.

Попов Бог на землю послал, а скоморохов – чёрт!

Любо человеку и Боженькой умилиться, и глумотворцам польстить.

…Колокол бил мерно, а бубен вроссыпь.

«Дух-х! Бох-х! Грех-х!» – талдычил «сысой» с небес.

«Эх раз, по два раз! Расподмахивать горазд, – крякал из-под звонницы бродяжий рожок. – Кабы чарочку винца, два чуманчика пивца. На закуску пирожка. Для потешки девушка!»

Перемешивались молящиеся с гулящими. И что за изворот бесовской! Неужто от хмельного причастия, от ложки церковного вина повело бабу на пляску? На паперти скачет. Юбку задирает выше колен. А ноги-то – батюшки святы – волосатые!

Нет, слава Богу, видать, ещё в Сулгаре не народилось такой кощуницы. Это сарафан успел напялить на себя Обух Плетнёв. И морду натёр малиновым соком с придорожного ягодника.

Лаптем оземь ударял ряженый сопец и шёл вприскок:

У Адама был обрезан пупок.

И у Евы был обрезан пупок.

У Христоса был обрезан пупок.

И у Марьи был обрезан пупок…

Немилосердным наветом облыгал Обух Плетнёв непорочное зачатие, саму изначальность церковную.

Вызов бросал охранителю истины православной – попу вседержителю сулгарского прихода.

Престарелый отец Мирон с голыми жирными плечами, с брюхом, перемотанным крест-накрест полотнами, вымоченными в багульнике от кименя (ревматизма), – вырвался из церковных врат с кадилом в руке.

– Дьявол! Нечисть! Изыди!

Принялся дубасить оловянным шаром по спине охальника Обуха. Искры из кадила фейерверком разлетались вокруг скомороха.

Неистовым битьём на колени поверг бесчинника, но и под жаром скоморох на четвереньках всё ближе и ближе подползал к храмовым вратам.

Орал в народ:

– Давненько я у Тятюшки не бывал. Почитай с Сотворения мира в разлуке, в изгнании, в лишении прав. Ох, Тятюшка люб мне! В объятия прими сына дерзкого…

Изображал падшего ангела.

…Может, и до смертоубийства дошло бы, кабы горбун не развернул свой вертеп, не оживил Фому с Ерёмой.

Оттянули куклы на себя внимание воинственного попа. Изумили кумиры на нитках. Доносившийся из-под накидки сиплый голос вожатого озадачил:

– Монастыря подворье – о чём непокорье? – спрашивал тряпишный Фома нараспев молитвы.

Ерёма отвечал:

Чернецы-то умны, да нравы дурны.

На цепь их сажают и долго не спущают.

Вера у них велика, а цепь коротка.

Жить есть где, да серить негде…

Остолбенел христов воин отец Мирон! А когда очнулся, то во всей античной красе – во врачующей тунике – ринулся на горбуна, намереваясь святым кистенём в щепу истолочь теперь ещё и похабный раёк.

Водителю кукол для спасения восковых чад ничего не оставалось, кроме как повернуться к нападающему спиной и принять на горб выпрямительную!

По всем законам битвы