Читать книгу - "Византийская принцесса - Елена Хаецкая"

На рассвете сон ушел, а Великий Турок перевернулся набок и вскоре пробудился.

После обильного завтрака он обтер ладонью бороду и спросил:

— Отчего, севастократор, ваши люди в лагере всегда вооружены и многие из них не сходят с коней?

— Они это сделали для того, чтобы оказать вам честь, — ответил севастократор. — Ради гостей принято наряжаться, а мы считаем, что доспехи — самая красивая одежда из всей, которая когда-либо создавалась людьми.

Великий Турок оттопырил щеку, пощелкал по ней языком — как если бы язык просился высунуться сквозь плоть наружу — и наконец сказал:

— Если бы и мы всегда были вооружены и начеку, ты не разгромил бы наш лагерь так легко. А теперь слушай, Тирант Белый: я желаю твоей смерти. Это желание родилось во мне, когда ты напал на нас ночью, а наутро, когда я увидел, как по реке плывут тела убитых, оно возросло многократно!

— Все люди когда-нибудь да умирают, — ответил Тирант. — Уж не знаю, какая кончина мне назначена, однако не хвалитесь, будто вам это известно, сеньор Великий Турок.

— На твоем лице ясно написаны все признаки ранней смерти, — заявил Великий Турок, — и ты не доживешь до моих лет. А когда я убью тебя, все станут говорить, что ты был жесток и неудачлив.

— Довольно! — воскликнул Тирант. — Браниться, да еще в моем шатре, я не желаю. Полагаю, с вами этот приступ брюзгливости случился оттого, что вы выпили и съели лишнего.

— Я хочу вызвать тебя на поединок, — сказал Великий Турок. — Потому что не в моих намерениях оставлять тебя живым.

— Что ж, — ответил на это Тирант, — поступим так. Вы сообщили мне все, что собирались, и теперь можете возвращаться в свой лагерь. А я посоветуюсь с другими баронами и отправлю вам письмо, в котором предложу условия для поединка.

— Это мне подходит, — согласился Великий Турок.

* * *

После отбытия утомительного гостя Тирант собрал баронов в шатре для советов и рассказал им обо всем.

Первым заговорил герцог Македонский. Глядя на его рослую, нескладную фигуру, Тирант думал: «Странно, что война, позор и поражения никак не отразились на его наружности. Он не похудел, и даже морщин на лице не прибавилось… Впрочем, должно быть, это проистекает оттого, что герцог Роберт не имеет совести, которая точила бы его по ночам при мысли обо всем дурном, что он совершил. А может быть, дело в том, что он и без того выглядит отталкивающе».

И, устыдившись своих мыслей, Тирант крепко сжал губы и нахмурился.

А герцог Македонский сказал:

— Прежде чем отвечать на вызов, следует выяснить вот что: кто та дама, которая дала севастократору свою рубашку, чтобы он носил ее поверх доспехов?

— Сеньор, — ответил Тирант, — не понимаю, отчего это может быть важно, ведь речь идет о военных делах.

Герцог Македонский усмехнулся:

— Нам известно, что Великий Турок имеет в числе своих жен непревзойденную красавицу, дочь Великого Хана. У ее отца в подчинении шесть королей! И владения его более обширны, нежели Франция и Испания вместе взятые. И достоинства этой дамы он будет отстаивать в предстоящем поединке. А кто та дама, которую намерен прославить наш севастократор? Потому что если она уступает даме Великого Турка, то и поражение севастократора неизбежно.

Тирант сильно покраснел, однако выдавать свою любовь к принцессе не посмел, чтобы никак не повредить ей. И ответил:

— У себя на родине я любил одну вдову и хотел взять ее в супруги, но судьба нас разлучила. При расставании она дала мне эту рубашку, чтобы она защищала меня во время сражений.

— Это не годится, — искренне огорчился герцог де Пера. — Ибо, как бы ни была ваша вдова хороша собой или добродетельна, она в любом случае не идет ни в какое сравнение с дамой Великого Турка. Вот если бы вашей дамой была принцесса!..

— Нет, — сказал Тирант твердо и посмотрел герцогу в глаза. — И я не хочу, чтобы государь заподозрил меня в дурных мыслях по отношению к принцессе, так что оставим этот разговор.

— Напрасно, — возразил сеньор Малвеи и встал, чтобы его речь звучала более убедительно. — Севастократору следует избрать Кармезину дамой своего сердца и сразиться ради нее. Вот верный ключ к победе! Никто не превосходит Кармезину ни знатностью, ни красотой. Что из того, что наш севастократор — чужеземец и не имеет никаких владений и титулов в Византии? У себя на родине он, вероятно, считается человеком знатным; а если и нет — таковым сделает его любовь.

Диафеб то краснел, то бледнел, слушая подобные суждения о его кузене. Он не знал, сердиться ему или, напротив, испытывать благодарность к герцогу де Пера и сеньору Малвеи. Ведь они говорили от чистого сердца и желали Тиранту добра!

Тирант, казалось, знал, какие мысли гнетут Диафеба, и быстро остановил его жестом, приказывая не вмешиваться в спор.

А граф де Сен-Жорди усмехнулся и сказал так:

— Любовь не может оскорбить. И даже в том случае, если простолюдин полюбит знатную даму, в его любви мы не усматриваем ничего зазорного, и даме она будет приятна. Принцесса — само совершенство, так что смелей объявляйте ее своей дамой и сразите ради нее Великого Турка. Я верю: если вы победите, сражаясь в честь принцессы Кармезины, то обретете вечное спасение на небесах. И ни для вас, ни для нее не будет позора даже в том случае, если ваши руки побывают под ее юбками.

Тирант хлопнул в ладоши, требуя таким образом повышенного внимания, и приказал писарю записать все эти речи.

Затем заговорил сам Тирант. Он выглядел на удивление спокойным, и голос его звучал так, словно он рассуждал об отвлеченных предметах.

— Принять вызов на поединок для меня невозможно. Кто же будет судить подобный поединок? Если судью назначить из христиан — турки усомнятся в его правомочности, а если из турок — я и сам ни на грош не поверю в его честность. Далее. Где бы мы стали сражаться? На каком берегу? Если на турецком — то в случае моей победы не ждет ли меня смерть от рук многочисленных врагов? Если же на нашем — то сходная участь постигнет Великого Турка, потому что я не смогу удержать вас от желания расправиться с ним.

— Это верно! — сказал Диафеб очень громко.

— Поэтому я предложу ему битву, в которой сражаться будут оба наши войска. И пусть он найдет меня на поле боя, я с радостью дам ему то удовлетворение, которого он добивается.

— Что?.. — выкрикнул герцог Македонский. Он вытянул шею так, что все жилы на ней напряглись, и стало видно, какая желтая у него на шее кожа. — Сражение? Да разве мало было у нас сражений, и всегда мы несли большие потери!

Приор иоаннитов посмотрел на герцога Македонского и шевельнул губами, как будто собирался прервать его, однако сдержался и промолчал.

А герцог Македонский продолжал:

— Вы только гляньте на этого иностранца! Ему-то и его прихвостням терять нечего, потому что, если все мы будем уничтожены в этой битве, он всегда сможет уйти. Для него-то всегда сыщется какая-нибудь шайка разбойников, которыми он сможет командовать. Но мы в другом положении, ведь вся наша жизнь связана с греческой землей, и здесь у нас останутся жены и дочери.