Читать книгу - "Королева Бланка - Владимир Москалев"

Скрестив руки на груди, со впалыми щеками и ртом, Гёрен будто спал, только грудь его не вздымалась и не трепетали крылья носа, как во сне. Глубокие морщины бороздили его лоб, щёки, шли от носа к уголкам рта, и эти две бороздки, словно являвшие собой стороны вытянутого вверх треугольника, указывали на весёлый нрав усопшего. Так оно и было: Гёрен, в пору молодых лет короля Филиппа, слыл любителем позубоскалить, чем веселил своих друзей и короля^[40].

Бланка устремила омрачённый горем взгляд на лицо своего последнего старого друга, и у неё потемнело в глазах. Так было с ней, когда она упала, сжимая в объятиях тело мёртвого мужа, лежащее в гробу. Теперь Гёрен…

Слёзы застилали ей глаза. Она услышала всхлипы рядом, прижала к себе сына. Людовик, скривив губы, тихо, по-детски, плакал, растирая кулачками глаза. Он больше не увидит своего наставника, заменившего ему отца, не сядет с ним рядом и не услышит его забавных, грустных и трагических историй. В этот день, как он сам говорил позднее, он простился со своим детством.

По другую сторону погребального ложа стояла, не сводя глаз с застывшего лица покойного, его дочь Эрсанда. Ей было к тому времени сорок восемь лет, её былая красота уже увяла, но воплотилась в дочери, прекрасной баронессе Алоизе де Виларсель д’Ибелен. Она и её брат Готье ещё не знали о смерти деда, к ним поскакали гонцы…

Бланка огляделась: где же духовник? Рядом с усопшим стояли только два лекаря. Она остановила взгляд на старшем по возрасту, молчанием своим спрашивая его. Встретившись с ней глазами, медик вздохнул, разводя руками:

— Епископа одолевали болезни. Он стар и не мог бороться с ними. Мы сделали всё, что могли. Священника не звали, пока его преосвященству не стало совсем плохо. Так он сам повелел. А когда позвали, оказалось, что жить первому министру осталось совсем ничего. Ему сообщили, что послали за духовником, дабы тот отпустил умирающему грехи, но он ответил, что сам побеседовал с Богом. Он просил Господа нашего принять к себе его душу и получил согласие. Когда пришёл священник, было уже всё кончено.

— Где же он теперь?

— Прочёл свои молитвы и ушёл.

Чья-то лиловая мантия возникла вдруг в поле зрения Бланки, совсем рядом. Она повела глазами. Епископ Парижа Гийом Овернский.

— Духовенство всего королевства вместе с паствой и светской властью глубоко скорбит об утрате одного из верных сынов Церкви, — склонив голову, промолвил он и, осенив тело распятием, низко поклонился ему. — Ваш сын, мадам, почитал брата Гёрена как святого и любил его как своего друга, отца и наставника.

— Он был и моим другом, епископ, — глухо произнесла Бланка.

— Да, ваше величество, мне это известно.

Они замолчали. Молчали все, только верные слуги Гёрена всхлипывали по углам, не смея подойти к усопшему ближе. Они все любили его, видя в нём мудрого и справедливого господина, от которого видели только добро.

— Он так хотел проститься с вами, государь, — негромко произнёс аббат Гревен. — Он очень жалел, что вас с матушкой не было рядом. Он желал видеть вас, перед тем как в последний раз вздохнёт…

Людовик, успокоившийся было, снова горько заплакал.

Бланка велела похоронить Гёрена со всеми подобающими высшему духовенству почестями. Её распоряжение было выполнено так, словно предавали земле тело усопшего монарха.

Брат Гёрен упокоился навсегда под сводами собора Богоматери при огромном стечении народа и под перезвон всех парижских колоколов.

Последний друг великого короля ушёл из жизни, словно закрывая своей смертью книгу летописи, повествующей о ярких деяниях этого выдающегося монарха.