Читать книгу - "Римская диктатура последнего века Республики - Нина Чеканова"

Таким образом, имеющийся у нас материал позволяет говорить об особых отношениях Суллы с сенатом и народным собранием. В отличие от раннереспубликанских диктаторов, которые взаимодействовали с высшими республиканскими органами власти, Сулла стоял над ними, организовывал, направлял и контролировал их деятельность.

Введение раннереспубликанской диктатуры предполагало концентрацию исполнительной власти в руках диктатора и некоторую деформацию магистратур. Сулла как диктатор обладал высшим империем — imperium summum, который предоставлял ему высшую гражданскую и военную власть. Более того, в соответствии с сулланской конституцией консульский империй оказался значительно урезанным: в пределах Рима консулы лишались военного империя. В соответствии с республиканской государственно-правовой традицией на время назначения диктатора он становился главой и организатором исполнительной власти: магистраты не отстранялись полностью от своих обязанностей, но подчинялись диктатору (см.: Liv., VIII, 32, 3). По lex Valeria магистратские полномочия оказались под контролем Суллы. Аппиан не случайно подчеркивал, что Сулла стоял выше консулов (Арр. В. С, 1,100, 4—5). Однако полномочия Суллы были значительно расширены, во-первых, тем, что он получил возможность назначать на консульскую должность. С 81 по 79 г. консулат был исключительно в руках сулланцев (Арр. В. С, 1, 100; 103). Во-вторых, оставаясь диктатором, Сулла сам был избран на 80 г. консулом, что усилило его контроль над консулатом. Наконец, по закону о диктатуре Сулла получил право собственной инициативы и ратификации любых законодательных актов без оглядки на сенат, комиции и тем более на магистратуру (Plut. Sulla, 33, 2; ср.: Арр. В. С, I, 99 — της πολιτείας… έπί θέσει νόμων). Стоит еще раз обратить внимание и на то, что законодательство Суллы в сфере урегулирования государственно-правовой системы Республики было направлено на ослабление исполнительной власти.

Можно предположить, что другие магистраты с более узкой компетенцией, чем консулы, также оказались под контролем диктатора. Диктаторские полномочия позволяли Сулле вмешиваться в деятельность преторов и через комиции отменять любое преторское решение. По закону о диктатуре Сулла сам получил в отношении римских граждан право жизни и смерти — ius vitae necisque (Plut. Sulla, 33, 2; ср.: Plut. Fab., 9) и активно использовал его. Показательна в этом отношении история с Лукрецием Офеллой, которого Сулла приказал убить. Античная традиция, думается, не случайно обращает внимание на то, что на возмущение народного собрания по поводу этого факта Сулла ответил заявлением о полной законности его действий (Liv. Per., 89; Plut. Sulla, 33; Арр. В. С, 1,101).

По закону о диктатуре ius vitae necisque касалось всего римского гражданства и имело действие и в пределах померия, и за его границами. Сулла расширил сферу действия этого права и в равной степени употреблял его и в отношении римского гражданства, и италийского населения, и провинциалов. Разумеется, преторы продолжали выполнять свои функции. Известно, например, что в 80 г. в суде над Секстом Росцием председательствовал претор Марк Фанний. Вместе с тем неоднократные «реверансы» в адрес диктатора со стороны Цицерона (см.: Cic. Pro Rose), защищавшего Росция, являются косвенным свидетельством строгого контроля, который осуществлял Сулла в отношении претуры.

Безусловно, под контролем Суллы продолжали выполнять свои обязанности квесторы и эдилы. Сведения источников по этому вопросу крайне скудны и имеют по большей части косвенный характер. Известно, что после провозглашения его диктатором Сулла отпраздновал триумф (Plut. Sulla, 34; Арр. В. С, I, 99), проводил в Риме массовые атлетические зрелища, общественные пиры и пр. Более чем вероятно, что при организации этих мероприятий он опирался на квесторов и эдилов.

Раннереспубликанским диктаторам могли вручаться и цензорские полномочия (Liv., XXIII, 22,10—11). Мы не согласны с встречающимся в исследовательской литературе суждением о том, что цензорские полномочия могли «перекрываться» диктаторскими. В данном случае, на наш взгляд, возможны по крайней мере два контраргумента. Во-первых, данные, приведенные Ливием по поводу ограничения диктатором Мамерком Эмилием продолжительности цензорских полномочий полутора годами (Liv., IV, 24, 5), говорят не столько о нововведении диктатора, сколько о закреплении сложившейся практики; более того пятилетний срок цензуры сохранился. Сообщение Ливия о назначении в 216 г. диктатора для составления списка сената указывает не на взаимоотношения диктатора и цензоров, а на возможность введения диктатуры со специальными, цензорскими по существу полномочиями (Liv., XXIII, 22,10—11). Во-вторых, полномочия раннереспубликанского диктатора продолжались 6 месяцев, полномочия цензоров — полтора года. В силу этого цензоры имели возможность приостановить или вовсе изменить распоряжение диктатора. Lex Valeria предоставил Сулле широчайшие полномочия по восстановлению порядка в государстве. При этом диктатор сам определял, какие действия необходимы в сфере государственного управления, общественных отношений и даже морально-этической и религиозно-этической сферах. По существу Сулле были полностью переданы цензорские полномочия. Это положение закрепил lex Cornelia de potestate censoria, рассмотренный нами в гл. 2.1. Важнейшее значение имеет и тот факт, что при Сулле не были произведены выборы цензоров. Таким образом, не ликвидируя цензуру формально-юридически, он упразднил ее практически.

Важнейшей составляющей республиканской системы управления являлась власть народных трибунов. Поэтому при рассмотрении вопроса о правовой сущности сулланской диктатуры и полноте компетенции диктатора необходимо выяснить, как соотносились диктаторские полномочия и полномочия трибуната. По римской республиканской конституции на время назначения диктатора за народными трибунами сохранялись права неприкосновенности, законодательной инициативы, со второй половины IV в., возможно, и трибунской интерцессии. По крайней мере, источники дают нам основание говорить об этом (Liv., VII, 3, 9; 21, 2; 22, 1). Причем интерцессия народных трибунов имела реальные юридические последствия — отказ диктаторов от должности, а не только моральные, как считают некоторые исследователи. Сулла преодолел право трибунской интерцессии, во-первых, поставив решения трибунов под контроль сената; во-вторых, собственным правом окончательной ратификации решений народного собрания; в-третьих, наличием в комициях большого количества просуллански настроенных римских граждан, связанных с диктатором отношениями клиентелы, дружбы и т. п. Преодоление права провокации народных трибунов уничтожало для Суллы последние барьеры в осуществлении его собственной политики.

Таким образом, имеющиеся у нас данные позволяют говорить о типологическом отличии диктатуры Суллы от раннереспубликанской. Хотя Сулла формально и опирался на республиканскую традицию, позволявшую концентрировать власть в виде экстраординарной магистратуры диктатора, по существу он максимально ку-мулировал прерогативы римских магистратур и абсолютно контролировал сенат и народное собрание. Сулланская диктатура имела лишь внешнее (и весьма отдаленное) сходство с раннереспубликанской. Ее сущность и конституционное положение диктатора были совершенно иными. Ослабив правовые механизмы действия республиканских органов власти, Сулла подчинил единой собственной воле и сенат, и народное собрание, и магистратуру. Опорой и гарантией его положения и, как мы показали в гл. 2.1, законодательства была не политическая традиция Римской республики, а чрезвычайная власть, выходившая за рамки республиканской конституции и опиравшаяся на реальную силу.