Читать книгу - "Миф. Греческие мифы в пересказе - Стивен Фрай"

Вечером новолуния Семела, поджидая возлюбленного, прогуливалась по берегу реки Асоп с некоторым нетерпением. Он наконец возник, на сей раз — в виде жеребца, черного, глянцевитого, славного, он мчал к ней галопом по полям, солнце садилось у него за спиной и словно воспламеняло ему гриву. О, как же она его любит!

Он дал ей погладить себя по бокам и накрыть ладонью его горячие ноздри, а затем преобразился в того, кого она знала и любила. Обняв его крепко, она расплакалась.

— Моя милая девочка, — проговорил Зевс, проводя пальцем ей по животу — по очертаниям их ребенка, — опять плачешь? Что я натворил?

— Ты правда бог Зевс?

— Да.

— Обещаешь исполнить любое одно мое желание?

— Ох, неужто надо? — вымолвил Зевс со вздохом.

— Да мелочь — не власть, не мудрость и не драгоценности, ничего такого. И мне не надо, чтобы ты кого-то уничтожил. Пустяк, правда.

— Тогда, — сказал Зевс, любовно взяв ее за подбородок, — исполню.

— Даешь слово?

— Даю. Клянусь этой рекой… нет, я уже ею клялся по другому поводу. Клянусь тебе самим великим Стигийским потоком^[162]. — Вскинув ладонь в шуточной торжественности, он произнес нараспев: — Возлюбленная Семела, клянусь священной рекой Стикс, что исполню твое желание.

— Тогда, — сказала Семела, глубоко вдохнув, — яви мне себя.

— Это как?

— Я хочу увидеть тебя таким, какой ты есть по-настоящему. Не как человека, а как бога — в истинной божественности.

Улыбка застыла у Зевса на устах.

— Нет! — вскричал он. — Что угодно, только не это! Не желай такого. Нет-нет-нет!

Именно так боги частенько кричат, когда осознают, что влипли из-за неразумного обещания. Аполлон кричал точно так же, как мы помним, когда Фаэтон призвал его чтить собственную клятву. В Семеле вспыхнула подозрительность.

— Ты обещал, ты поклялся рекой Стикс! Ты обещал, ты клятву дал!

— Но, милая моя девочка, ты сама не понимаешь, чего просишь.

— Ты поклялся! — Семела даже ножкой топнула.

Бог посмотрел в небеса и застонал.

— Верно. Я дал слово, а мое слово свято.

Произнося это, Зевс начал преображаться в громадную тучу. Из сердцевины этой темной массы блеснул ярчайший свет, какой только можно вообразить. Семела смотрела, и лицо ее расплывалось в широченной блаженной улыбке. Лишь бог способен превращаться в такое. Лишь сам Зевс способен расти и расти в ослепительном пламени и золотом величии.

Но сияние сделалось таким лютым, таким ужасным и свирепым, что Семела вскинула руку, прикрыла глаза. Но свет усиливался. С треском столь громким, что у Семелы лопнули барабанные перепонки и из ушей пошла кровь, сияние взорвалось молниями, мгновенно ослепившими девушку. Глухая и слепая, она подалась назад, но слишком поздно: не избежала она разящей силы молнии до того мощной, что тело девушки разъяло надвое, и Семела скончалась на месте.

Над собой, вокруг и внутри себя слышал Зевс победный смех супруги. Ну конечно. Мог бы догадаться. Гера обманно вынудила эту несчастную девушку выжать из него это чудовищное обещание. Что ж, их ребенка Гера не достанет. С раскатом грома Зевс вернулся во плоть и кровь, изъял плод из утробы Семелы. Слишком мал он был, чтобы дышать воздухом, и Зевс взял нож, вспорол себе бедро и вложил зародыш в рану. Придерживая эту импровизированную матку, Зевс склонил колени и зашил ребенка в свою теплую плоть^[163].