Читать книгу - "Белые велосипеды. Как делали музыку в 60-е - Джон Бойд"

Дэнни выполнил свой контракт на создание графического дизайна для фармацевтической компании, приложив минимальные усилия. Это освободило его для работы над обложками джазовых пластинок и размещения рекламы для фирм Blue Note и Elektra. Кроме того, Холперин обустроил офис Track Records на Олд-Комптон-стрит, где член его карасса был неактивным компаньоном^[165] (карманы этого человека были гораздо глубже, чем у Тода). Звали его Пит Кэмрон, он был менеджером Modem Jazz Quartet, и в то время, когда на джазе можно было заработать деньги, его дела шли очень хорошо. Также он приглядывал за Теренсом Стемпом, бывшим в британском кинематографе парнем-мечтой для всех девушек, немного занимался финансированием кинопроизводства и был владельцем изысканной квартиры в Найтсбридже. Пит Кэмрон был впечатляющим «серым кардиналом».

Дэнни представил меня брату Теренса — Крису и другому партнеру по фирме Track — Киту Ламберту. Крис Стемп был язвительным кокни, всегда быстро переходящим к сути вопроса. Кит был сыном композитора тридцатых годов Константа Ламберта; ранимым гомосексуалистом, блистательным, пьющим, непостоянным, своеобразным, трагичным… О нем уже написаны целые тома, поэтому продолжать нет смысла. При поддержке Кэмрона Ламберт и Стемп создали замечательную машину для того, чтобы сделать The Who международными суперзвездами. Они вдохновили группу на создание Tommy — альбома, турне и фильма, но когда пришел большой успех, не смогли совладать с собой. Излишества погубили их карьеры — Крис сейчас тихо живет на Лонг-Айленде, а Кит, погрузившись в бред, вызванный наркотиками и алкоголем, умер в 1981-м.

Ламберту и Стемпу нравились плакаты для UFO, и они думали, что на них можно заработать. Они не сомневались, что контракт с фирмой Polydor на распростанение их продукции может быть расширен, с тем чтобы включить в него и продажу плакатов в пластиночных магазинах по всему миру. Fairport Convention им тоже нравились и, кажется, нравился я сам. Фирма Track расширялась, поэтому нужно было вернуть обратно то офисное пространство, которое занимал Дэнни. Тогда был сделан ловкий ход — мне выдали немного денег фирлш Polydor в качестве аванса за плакаты и фолк-рок. Фирма Witchseason потратила их, чтобы снять офис на Шарлот-стрит, где Дэнни занял заднюю комнату под свои графические дела.

Казалось, это было изящное использование взаимных интересов, но в свете триумфа The Who в Монтерее, выпуск сингла Fairport Convention был едва замечен. Кроме того, мысль о том, что им нужно распространять что-то, что не приходит в картонном конверте размером 12 на 12 дюймов, ставила служащих Polydor в тупик. При этом Кит и Крис исчезли где-то в мексиканских джунглях, чтобы отпраздновать свой американский триумф употреблением пейота и грибов, и были вне досягаемости в течение месяца. Тогда я прикрыл плакатное предприятие и перевел fairport Convention на фирму Polydor к Шмольци, чтобы выпустить альбом там Хорст не создал для меня собственную фирму, как для Кита с Крисом или Роберта Стигвуда, но предоставил право помещать нащ логотип с ведьмой верхом на помеле рядом с логотипом Polydor, контроль над маркетингом и продвижением наших пластинок, щедрые бюджеты и полную свободу действий при подписании артистов. Казалось, что все в этом мире идет хорошо: не успел накрыться UFO, как у меня уже был офис в Вест-Энде и продюсерский контракт с крупной компанией грамзаписи.

Но каким бы свободным ни был поводок, на котором руководители Polydor держали Хорста, в один прекрасный день он натянулся и потащил его обратно в штаб-квартиру фирмы в Гамбурге. Начав с нуля, за два года, проведенных в Лондоне, Хорст завладел двенадцатью процентами английского внутреннего рынка и подписал очень прибыльных артистов. Но, возможно, он слишком увлекался ночной жизнью. Что было еще более не по-немецки, он расходовал прибыль на пышные рекламные кампании и новые проекты, вроде моего собственного. Пришло время, когда стерлинговая чековая книжка должна была оказаться в более воздержанных руках, чтобы в соответствии со стародавней (а сейчас повсеместно распространенной) корпоративной фантазией попытаться сократить издержки, контролируя поступления. Когда Хорст уехал, каждый месяц мои счета за студию оплачивались, деньги на накладные расходы выдавались, но контракт по-прежнему еще только предстояло подписать.

Я продвинулся до середины в работе над альбомом, когда мне представили окончательный вариант. От всей той свободы действий, которую обещал мне Хорст, ни осталось и следа. Документ был составлен вполне традиционно: все права достались крупной компании, а обязанности — мелкой. Я решил поехать в Гамбург и отстоять свои интересы с помощью Хорста, поскольку от бюрократов, которые ею заменили, я ничего не мог добиться. Я понимал, что шансов не много, но у меня была еще одна, скрытая причина для такой поездки. Предыдущим летом в Гайд-парке на митинге в поддержку легализации марихуаны я повстречался с одной немецкой парой. Уве Неттельбек был журналистом, писавшим материал о лондонском Подполье для газеты Die Zeit. Его жена Петра, сидевшая в инвалидном кресле-каталке, к которому она оказалась прикованной после того, как упала и сломала позвоночник семью годами ранее, была ошеломительно красива. Я пригласил их провести вечер вместе, и мы отправились в Speakeasy, клуб в полуподвальном помещении. Он закрывался позже других, и в нем разрешалось подавать спиртные напитки позже установленного времени, поэтому там торчал весь поп-Лондон. Наверху лестницы Уве вынул жену из кресла и передал ее мне со словами: «Ты бери Петру, а я возьму коляску».

От верхней ступеньки до нижней я шел как завороженный. И кажется, я такой был не один. Уже после того, как она получила увечье, Петра стала ведущей на немецком телевидении, рассказывающей телезрителям программу вечера, читающей сводки новостей и представляющей телешоу. За те два года, что она провела в этой роли, в нее влюбилась вся страна. Потом она встретила Уве, вышла за него замуж, ушла с телевидения, стала фотографом и родила двух дочерей. С моей точки зрения, пара была очаровательной; они пригласили меня приехать в гости, и вот теперь я решил поймать их на слове.

Я привез с собой пленку с начерно сведенными вариантами песен, над которыми работал Я собирался проиграть их Хорсту в надежде, что это вдохновит его заступиться за меня перед своими хозяевами. Там было несколько записей Fairport Convention, показывающих, насколько группа изменилась с приходом Сэнди Денни, и кое-какие песни одного неизвестного молодого певца, которого я только начал записывать. Той зимой Fairport Convention приняли участие в проходившем в Roundhouse концерте-марафоне против вьетнамской войны. Последствия решения Эшли Хатчингса остаться, когда все остальные ушли, можно видеть и по сей день. В три часа утра он услышал молодого певца по имени Ник Дрейк. Несколько дней спустя Эшли вручил мне номер его телефона, сказав: «Ты должен позвонить этому парню, он очень интересный».

Хорст взял меня с собой на обед у озера, а потом мы слушали пленку. Ему понравились записи Fairport Convention, и он был под впечатлением от Ника, но был бессилен мне помочь. Я посмотрел на часы и сказал, что через десять минут мне нужно быть внизу, чтобы встретить машину, которая должна меня забрать.