Читать книгу - "Вне закона - Овидий Горчаков"

В большой пустой пуне, где пахло сеном и сухим старым навозом, под шум ветра и удары грома бандиты быстро расправились с бараном. Я глотал баранину через силу, с отвращением. Вот обглодан последний мосол, выкурена послеобеденная самокрутка…

Я сидел на опрокинутом вверх дном ведре и напряженно думал, строил планы один фантастичнее другого, неотрывно следя за каждым движением, каждым словом бандитов. Как начать? Как начать? Время шло, а ни Баламут, ни Иванов ничего не предпринимали. У бандитов полуавтоматы, винтовки и наганы, кавалерийские клинки… У Баламута – трофейный автомат, из которого он еще ни разу не стрелял, у меня – полуавтомат, у Иванова – пистолет…

От каждого моего движения Иванов вздрагивал, а лицо его принимало жалкое, умоляющее выражение, словно хотел он сказать: «Не надо, не надо!»

В пуне стало еще темней, слышнее зашуршала соломенная крыша, молния все настойчивее лезла в щели, освещая злодейские, как мне казалось, лица бандитов, все сильнее грохотало небо. Гул переходил в такой раздирающий уши треск, что все невольно с опаской посматривали на крышу. И все это было так театрально, что я переставал верить в реальность происходившего…

Дырявая крыша пуни протекала во многих местах, крупные градины пулями пробивали ее навылет.

– Ты, это самое… – вдруг скороговоркой шепнул мне на ухо Иванов. – Выйду отсюда и дам сигнал – стрельну из пистолета.

Прежде чем я смог что-либо сказать или сделать, Иванов приоткрыл высокие ворота пуни и канул в ливень. Я был ошарашен поступком Иванова. На меня пристально посмотрел один из бандитов.

– Понос у него, – пробормотал я.

В любую минуту может хлопнуть дурацкий выстрел этого труса Иванова! А еще десантник, командир группы разведчиков!.. Баламут закуривает уже в пятый раз, рассыпает махорку… Мне то неудержимо хотелось броситься с кулаками на бандитов, то подмывало убежать вслед за Ивановым куда глаза глядят. Но я вспоминаю плач Алены на полатях и весь наливаюсь обжигающей ненавистью.

За бревенчатыми стенами пуни отшумел ливень. В щели брызнул солнечный свет. Стало совсем тихо.

– Вот что, начштаба, – говорю я чужим голосом Баламуту. – Дело за присягой. Пусть примут партизанскую присягу, а потом все мы пойдем в отряд, где их командир уже, наверно, с нашим самогонку попивает. Построй их, начштаба.

Баламут, понимающе блеснув глазами, уверенно построил бандитов, выкрикивая команды как на плацу училища.

– Читай присягу! – сказал я ему.

Баламут растерялся. Никто в нашем отряде не принимал партизанской присяги. Бандиты замерли по команде «смирно».

«Проклятый Иванов! – подумал я с остервенением. – Мы все простим тебе, только не стреляй!»

«Скорей! Скорей! Ты же читал листовку с текстом партизанской присяги, листовку, сброшенную советским самолетом».

– Я, гражданин великого Советского Союза… – начал я твердо.

– Я, гражданин Великого Советского Союза… – хором повторили за мной бандиты.

Я почувствовал, как, побеждая страх, закипала во мне неуемная ярость.

– …вступая в партизанский отряд…

Бандиты коверкали слова наспех сложенной присяги, бездумно, как попугаи, повторяя слова – слова о честности, о святости долга, о преданности Родине.

– А если по слабости, трусости или по злой воле я нарушу свою присягу, пусть я умру позорной смертью от партизанской пули!..

– Все! – сказал я и вдруг неожиданно для себя самого в полный голос произнес первую в жизни команду: – Кру – у-у-гом!

Как один человек, бандиты автоматически выполнили команду. Десятизарядка слетает с плеча. Одна за другой десять пуль. Баламут тоже ударил в упор, косит слева направо длинной очередью… Вот так им! За Алену, за Надю!..

И вот бандиты лежат неподвижно. Магазин моего полуавтомата пуст, ствол накален. Лишь один из бандитов успел сделать шаг в сторону. Остальные упали без крика, без стона.

Так им! За Аленушку, за Надю… Хотя почему за Надю?..

– Никогда не думал, что одиннадцать человек – такая куча народу, – проговорил шатким голосом Баламут. Он провел рукой по лоснящемуся от пота лицу. – Одно жаль, не успели объяснить им, что это за Аленушку, за грабеж, за попытку замарать наше партизанское звание. Эх, вот так бы истребить всю нечисть, всю погань на земле!

Я почувствовал вдруг страшную слабость – мне захотелось лечь, зажмурить глаза…