Читать книгу - "На войне. В плену. Воспоминания - Александр Успенский"

Вечером этого дня в дневнике генерала Гальвица записано: «На завтра отдан приказ из армии продолжать наступление». Дальше генерал пишет, что он потерял свое настроение от «этого неудачного дня» и «даже полученная мною вечером телеграмма из штаба армии о пожаловании мне за Намюр Большого Креста второй степени не подняла моего настроения».

«28 сентября в пять часов утра, – стоит в дневнике генерала, – наша артиллерия открыла огонь. Со стороны русских – полное молчание. В восемь часов утра пришло неожиданное донесение – противник ушел. /…/

Я поехал в Алленбург. Проезжая около Шаллена, мимо вчерашнего поля сражения 2‑го гвардейского резервного полка, я увидал отличные русские пехотные окопы для обороны[24]и возле взорванного моста хорошо сделанный русскими мост, взрыв которого не удался. /…/

Когда я въехал в город, меня поразили разрушения от огня. Половина города сгорела, другая половина стояла совершенно пустая!»

Здесь я должен заметить, что половина города сгорела от немецкого огня, особенно жалко было семисотлетнюю кирху, совершенно разбитую вместе с ее ажурной колокольней: немцы думали, что на этой колокольне был наш наблюдательный пункт. Не подозревали они, что наблюдательный пункт, откуда я и поручик Зубович корректировали артиллерийский огонь, был у них «на носу» – на вышке сеновала среди наших окопов, а в последние моменты боя шагах в трехстах-двухстах от их цепей (см. «На войне», гл. 5: «Оборона моста у Алленбурга»).

Таким образом, сам противник искренно признался в поражении тех частей 1‑й гвардейской резервной дивизии, которые пытались 27 августа, безуспешно, с огромными потерями, опрокинуть мой маленький отряд, оборонявший мост на реке Алле, и вынуждены были в тот день прекратить наступление (приказ командира корпуса).

В этом авторитетном признании немецким генералом полного успеха нашей обороны моста у Алленбурга я нашел себе нравственное удовлетворение и большую радость, взамен моей печали из-за неполучения Георгиевского креста.

Находясь в плену и гуляя по скучному плацу лагеря Нейссе, мы особенно часто вели между собой бесконечные беседы о наших боях и находили в этом некоторое утешение, забывая, что мы уже не свободные защитники своей Родины, а пленники!

В конце июля 1915 года пришло распоряжение немецких властей о переводе из концентрационного лагеря Нейссе всех офицеров, старших и гвардии, в лагерь военнопленных в Гнаденфрей.

Перед отъездом отслужен был молебен. Священник о. Николай, регент и большая часть хора оставались в Нейссе. После молебна старший в лагере полковник Рустанович от общины православных прихожан лагеря Нейссе преподнес на память: мне, как ктитору церкви, медальон с фотографической миниатюрой нашей церкви, а регенту хора Н. Н. Г‑ву – портсигар. Из икон мы взяли с собой в новый лагерь только большой образ Богоматери с Младенцем – «Покровительницы пленных», как мы Ее называли.

Попрощавшись с оставшимися в лагере Нейссе офицерами, мы под конвоем отправились на станцию.

На вокзале наш переводчик провел нас в пассажирский зал первого класса и предложил нам, если кто желает, за свои деньги закусить в буфете. Мы расположились за одним столом – отдельно от прочей публики. В это время вошел в зал какой-то высокий немецкий офицер и, увидав нас, злобно сверкая глазами, диким голосом, на весь зал, закричал нашему переводчику: «Как вы смели ввести сюда наших врагов?! Вы за это ответите – уведите их отсюда!»

Жалкий, растерянный вид вскочившего на этот окрик нашего переводчика и общее наше смущение и негодование на такое неджентльменское обращение немецкого офицера с нами, пленными офицерами, лишний раз напомнило мне, что мы в плену, но тут же встала в моей памяти, как живая, сцена, как мы, уфимцы, 7 августа, после Гумбиненского боя, добродушно угощали чаем и вином пленных немецких офицеров.

Нас вывели на платформу. Моросил мелкий дождь. Под открытым небом простояли мы здесь, окруженные конвоем, пока не подошел поезд. В вагонах третьего класса скоро и приехали мы в местечко Гнаденфрей.