Читать книгу - "Аскольдова тризна - Владимир Афиногенов"

Здоровье философа стало ухудшаться с тех пор, как он прибыл сюда. Если б он проживал у самого моря, может статься, с его болезнью дело бы обстояло иначе, а тут живут у воды, в которую городские хозяйки выливают с балконов и из окон помои, разные грязные отходы от стирки и вываливают очистки, поэтому внизу плавают в большом количестве шелуха и всякие нечистоты. А по утрам над уличными каналами стелется ядовитый туман, и я слышал не раз в это время надрывный кашель философа.

Как и раньше, Доброслав пользует его настойками из трав; мы и взяли с собой язычника для того, чтобы он только лечил в дороге Константина — без пса Бука в качестве охранника Клуд уже не представлял такой грозной силы, хотя и в этом помогал мне: муж он был могучий и храбрый. Всё равно очень жаль умницу Бука — бойца... Да он и погиб как воин, сражаясь!

Помнится, как я впервые встретил Бука в Херсонесе, а потом мы взяли его на диеру «Стрела», на которой плыли по Танаису к хазарам; я прикормил пса, и он запомнил моё мягкосердечие на всю жизнь. Собаки не то что люди! Эти на добро почему-то всё больше отвечают злом. Вот Спаситель и учит нас поступать иначе, то есть за добро надо платить добром. В этом, пожалуй, и содержится главная сущность христианства.

Почему нас держат здесь?.. Не пускают в Рим. Николай Первый уже похоронен, вот уж и папскую тиару водрузили на голову Адриана Второго; по его, собственно, инициативе мы и едем, и везём священные книги, переведённые на славянский язык, на просмотр римскому духовному синклиту, везём и часть мощей святого Климента.

А задержали в Венеции, гробят здоровье философа. Может, сие кому-нибудь нужно — пришла мне в голову такая мысль: знают, как невоздержан и неуступчив Константин и как костерит налево и направо латинских легатов. Недавно во дворце у дожа, куда нас пригласили по случаю коронации нового папы, он опять сразился с Акилой.

Зашёл разговор об Апокалипсисе, вернее, о цифре зверя 666, о значении которой в Писании почти ничего не сообщается, и тогда Акила начал уверять, что число это не есть выражение какой-то сути, относящейся к христианству. Ах как встрепенулся Константин!

— Невежи! Догматики! — вскричал он, обвиняя всех римских священников скопом. — Если бы вы больше в святые тексты вникали, вам бы многое открывалось! Сам Иоанн Богослов сказал: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя!» Если ты, Акила, без ума, не место тебе в христианской базилике!

Ладно бы, спорил со священником наедине, но ведь в зале дворца присутствовал венецианский дож, его супруга и дети. И все слышали. Каково?.. Я как мог постарался сгладить неприятное впечатление, произведённое горячностью философа. Но дож как ни в чём не бывало попросил его растолковать эту цифру так, как он её понимает.

— Изволь, предводитель... Число зверя шестьсот шестьдесят шесть — это трижды провозглашающееся творение без Субботы[97]и мир без творца; оно содержит тройственное отречение от Бога. Цифра зверя! А зверь сей — Сатана!..

Дож, поражённый жёстким умозаключением философа, некоторое время стоял посреди зала с остановившимся взором, потом быстро шагнул к Константину и обнял его.

— Не зря тебя, муж благородный и отец святой, философом величают... И слава твоя далеко по миру распространилась.

Мне кажется, дож пожалел, что рядом с ним нет такого умницы, как наш Константин, и должен довольствоваться соседством Акилы. Может, я ошибаюсь?!

— Леонтий, понравился тебе венецианский дож? — спрашивал у меня польщённый Константин.

— Да как сказать... Уж с Акилой-то не сравнишь...

— Это точно! — довольно заключил философ.

— Хороший, слов нет. А в Рим не пускает…

— Да сие не от него зависит, — Константин начал выгораживать дожа.

«Добрая доверчивая душа», — подумал я. А ночью снова душил Константина приступ кашля. И всю ночь просидел у него в изголовье Доброслав Клуд, давая пить настойки и натирая грудь философа какой-то мазью.

Мефодий с тремя учениками настолько снова ушёл в работу, что мало что замечал: опять они занялись переводом книг и улучшением славянского алфавита. Новые ученики тоже оказались смышлёными, а взял их Мефодий по пути в Рим даже не потому, чтобы они помогали ему, а чтобы их рукоположил сам папа. Один ученик был из Рагузы[98], двое из родного города братьев — Солуни[99]. Того, что из Рагузы, звали Владимиром, которые из Солуни — Иларий и Панкратий. Владимир и Панкратий — тёзки, несмотря на разное звучание, их имена, обозначают одно и то же понятие: славянское Владимир — владеть миром, а Панкратий переводится с греческого как «вседержавный», «всесильный».

А Иларий по-гречески «тихий», «радостный», но ум у Илария быстрый, как полёт птицы.

Солунские братья никогда не забывали, что их сила в учениках; в этом они следовали не без наущения свыше Иисусу Христу, веру которого вначале подхватили двенадцать апостолов, а потом уже огромное число проповедников, которые понесли её по миру, словно на крыльях. Вот потому Константин и Мефодий искали своих продолжателей всюду, где сами бывали: в Херсонской феме (округе), Малой Азии, Хазарии, Великоморавии, Паннонии, Славинии, Болгарии. Что касается последней, то там засилье взяли германо-римские прелаты, поэтому идти в Рим известным путём через Сардику (Софию) мы не посмели, а выбрали дорогу через Македонию, Далмацию, Венецию и далее через итальянские города Болонью и Сполето.

Трудно даже представить, что творилось в душах братьев, когда они оказались через много-много лет на своей родине — в Солуни! Константину исполнилось тогда ровно сорок лет — немалый уже для мужа возраст, но он и повенчал его великолепной короной славы... Философ признан во всём мире, и не только в христианском: при имени его теплели глаза и язычников, и магометан, и иудеев. Они знали, что лишь словесным убеждением Константин насаждал веру Христа, лишь в умном честном богословском споре отстаивал истину. По-другому это делали — огнём и мечом — христианские проповедники Запада, вот они-то как раз и ненавидели философа, не однажды хотели убить его — не выходило, — теперь на суд к папе вызывали... Уверен, что философ и в Риме достойно себя покажет!

И мне, грешному, своими глазами пришлось увидеть те места, где родились братья. Город Солунь находится в живописном крае близ устья реки Вардар на берегу Солунского залива Эгейского моря, которое славяне зовут по-прежнему — Белым морем.

Я уже делился мыслями о том, что римляне и греки много чего славянского не приемлют, особенно белый цвет — родной цвет славян. До сих пор считают их ниже себя во всём: в культуре, в развитии и так далее. А ведь римляне и греки, став христианами, забывают главную заповедь о равенстве всех перед Богом...