Читать книгу - "Сталин. Битва за хлеб. Книга 2. Технология невозможного - Елена Прудникова"

2) Соколов Виктор Георгиевич, 34 лет (умер в тюрьме в 1921 г. — Е. П.), бил кулаком по лицу граждан деревни Пестовой Чуртанской волости Гилева Прокопия и Носкова Александра… причем гр. Носкова распорядился даже кр-цам продотряда вывести „на расстрел“, но потом с дороги вернул его обратно; гр. Василия Шамонова также бил и угрожал револьвером; ругал граждан матерными словами…

3) Крестьянников Архип Степанович, губернский уполномоченный по проведению государственных разверсток в Петуховском районе, 30 января с. г., проезжая через село Ларихинское… приказал кр-армейцам за отказ в предоставлении им обеда избить прикладами гр. села Ларихинского Михаила Нененкова и Григория Низковских, что кр-армейцами и было исполнено; лично замахивался кулаком на гр. Нененкова, а избитых вытолкал взашей… Крестьянников грубо обращался с населением… ругал матерными словами рассыльного петуховского волисполкома Васильева.

4) Гуськов Иван Максимович, Ишимский упродкомиссар, грубо обращался с населением, говорил, что имеет право не только производить конфискации, но и расстреливать и сжигать дома… В нарушение установленных правил о снабжении арестованных пищей передал из государственного склада для арестованных продработников сахару 3 ф., масла 8 ф. и ветчины 5 ф.[134]

5) Заплетин Михаил Гаврилович, 32 лет, уполномоченный упродкомапри Викуловской продконторе, 21 декабря 1920 года оскорбил матерной бранью членов Каргалинекого волисполкома, угрожал: „Заморю всех“; оскорблял такими же словами гр. Чернякова и др.; незаконно приказал заведующему кожевенным заводом Земерову выдать ему, Заплетину, 11 штук лайки, одну простую кожу и подошвы; присвоил казённые мешки из пункта для своей тужурки; взял самовольно для себя из продконторы лично 100 яиц; заколол самовольно для своих нужд корову из государственного гурта; 21 января 21 г. в селе Викулово учинил пьянство с несколькими лицами, напившись самогонки (а что — за „распитие“ тоже судили?! — Е. П.).

6) Полякевич Станислав Александрович, 39 лет, зам. ишимского упродкомиссара, грубо обращался с населением и должностными лицами, говорил им: „Не хватит по развёрстке, тебя подвесим и пополним. Вздернем тебя на веревочке и будем тобой довешивать“; при выполнении разверстки шерсти он предлагает: „Стригите кожи, а такэюе у баб и жен своих“; всё это сопровождалось площадной бранью… в селе Голишаново Полякевич ругал предсельсовета матерными словами, бил кулаком по столу и кричал: „Заморю в тюрьме и расправляясь с вами!“; согласно заявления секретаря Малышенской организации РКП, Полякевич кричал: „Заберу твою жену и детей, конфискую имущество!“ В деревнях Шулындино, Свинино и др. Полякевич под угрозами — в частности, увеличения разверстки на то или иное лицо — требовал, чтобы его и его продотряд крестьяне кормили жареным мясом, причём для себя требовал по 150 блинов (!!! — Е. П.), что подтверждено дознанием милиции 3-го района.

Все вышеперечисленные лица имели в своем распоряжении продармейцев, и действия их, производимые иногда через тех же продармейцев и в их присутствии, разрушали дисциплину и развращали подчиненных им лиц, вызывая и в них такие же преступные действия».

Да, это не просто круто — это крутиссимо! Такого не проделывал даже Дзержинский со своими чекистами. Если говорить о конкретных правонарушениях, то почти ничто здесь не тянет на Уголовный Кодекс, а то, что тянет, влечет за собой мизерные сроки. Но Уголовного Кодекса в 1921 году еще не написали, и ревтрибунал рассудил не по закону, а по революционной совести. Действия этих людей вызвали восстание, стало быть, высшая мера, и никаких разговоров. Интересно, кого из этой шестерки он пощадил?

* * *

До тех пор, пока не была построена четко централизованная система, на местах царил беспредел. После того, как она была построена, местная власть присмирела, срываясь в штопор лишь в экстремальных ситуациях. То же самое будет при коллективизации, которая всю дорогу перехлестывала через край и всю дорогу сопровождалась судебными процессами над «перегибщиками». То же самое — при «тридцать седьмом годе», после которого постаревших, но не присмиревших «революционных мальчиков» наконец перестреляют, решив эту проблему самым простым образом[135].