Читать книгу - "Иноземцы на русской службе. Военные, дипломаты, архитекторы, лекари, актеры, авантюристы... - Валерий Ярхо"

Между тем армия Карла уже была на подходе к Нарве, но в русском лагере об этом не догадывались; русские генералы исходили из того, что на подмогу осажденным идут какие-то отряды, чтобы помешать подготовке решающего штурма. Выступивший на совете генерал Борис Петрович Шереметев даже предлагал выйти из лагеря всей армией навстречу этим отрядам и разом ликвидировать угрозу.

Сколь это ни покажется удивительным, но именно этот демарш — при полном незнании реальной ситуации — мог бы спасти кампанию; шведы располагали меньшими силами, только что совершили тяжелый марш и, конечно, не были готовы к встречному бою с превосходящими силами противника. Но никто не захотел брать на себя ответственность за столь решительный шаг — при отъезде царь велел осаждать крепость, а выходить, то есть проявлять своевольство, желающих не нашлось. Предложение Шереметева отклонили, и армия осталась в лагере, вытянутая в тонкую линию, не имея резерва и глубины фронта.

К вечеру 19 ноября 1700 года повалил сильный снег, и при плохой видимости русские дозоры прозевали подход шведской армии. Зная от своих разведчиков и перебежчиков русскую диспозицию, Карл решил атаковать с ходу, ничуть не смущаясь пятикратным превосходством сил противника.

Словно призрак шведское войско вынырнуло прямо из белой стены снегопада всего в двадцати шагах от русского лагеря; новинка тогдашней тактики — штыковая атака, знакомая русским солдатам только по учениям, — вызвала панику в их рядах. Попытки офицеров как-то организовать оборону потерпели крах; тогда офицеры-иноземцы во главе с герцогом де Круа сдались на милость короля.

Это была полная виктория шведского оружия. От абсолютного разгрома армию Петра спасла лишь стойкость Преображенского, Семеновского и Лефортовского полков, сумевших удержать позицию до наступления темноты, когда битва по естественным причинам прекратилась. В память о проявленном героизме солдатам и офицерам этих полков впредь велено было носить форменные чулки красного цвета — в знак того, что под Нарвой они сражались, «стоя по колена в крови»

Утром 20 ноября была русскими подписана капитуляция, по условиям которой армия уходила из-под Нарвы, оставив победителям всю артиллерию и обозы.

В советской литературе, в частности в известном романе Юрия Германа «Россия молодая», сдавшиеся в плен под Нарвой офицеры-иностранцы, служившие в армии Петра, были выведены подлыми предателями, продавшимися за деньги. Их якобы осыпали золотом и чинами, сделали главными советниками при подготовке новой войны. Это неправда — у шведов, лютеран по исповеданию, склонных к аскетизму и умеренности, было не принято «осыпать золотом», да и возможностей таких у королевства не имелось. Попавшим в плен под Нарвой офицерам жилось очень худо, а печальнее всех история приключилась с герцогом де Круа: его отвезли в Ревель и никуда не отпускали; на пансионное содержание шведы его не приняли, жалованья герцог не получал и наделал долгов. При этом его сиятельство продолжал крепко пить. Находясь в неволе, он писал королю Августу и царю Петру, прося поддержать свое существование, и кое-какие деньги ему присылали, но все эти средства по постановлению городского суда арестовывали и пускали на удовлетворение претензий кредиторов. Пленному фельдмаршалу приходилось снова одалживаться, и он так запутался в своих делах, что, когда 30 января 1702 года пьянство его окончательно добило, заимодавцы добились запрета на захоронение трупа до удовлетворения всех долговых обязательств. Покойника натурально арестовали, и более ста лет набальзамированное тело фельдмаршала сохранялось в подвале ревельской церкви Св. Николая. Наследники герцога, если таковые имелись, не спешили выкупить его останки, а потом о них благополучно позабыли.

Мумифицированное тело герцога случайно обнаружили в 1819 году и по распоряжению прибалтийского генерал-губернатора маркиза Паулуччи поместили под стеклянным колпаком в одной из капелл Николаевского храма. На эту мумию специально приходили посмотреть приезжие, которым демонстрировали местные достопримечательности. Среди таких туристов был и лицейский друг Пушкина Дельвиг, который, делясь впечатлениями о Ревеле, писал Александру Сергеевичу, что покойный герцог де Круа лицом похож на папашу Пушкина, Сергея Львовича, но «только важнее видом будет».

Этому занятному аттракциону в 1870 уже году решил положить конец вновь назначенный генерал-губернатор князь Волконский, приказавший похоронить тело по христианскому обряду. И тут вышла изрядная закавыка! Оказалось, что вдобавок к саксонскому чину фельдмаршала царь Петр за те лишения, которые терпел герцог в плену, незадолго до смерти де Круа произвел его в генерал-фельдмаршалы русской службы. По уставу военного такого ранга полагалось хоронить со всеми высшими почестями — в присутствии особ императорской фамилии, частей гвардии и представителей дипломатического корпуса. Не зная, как быть, господин генерал-губернатор подал рапорт на высочайшее имя и получил резолюцию императора Александра II, собственноручно начертавшего: «Похоронить тихо». Исполняя это повеление, многострадальные останки герцога без лишней помпы поместили в склеп капеллы Клодта, где они пролежали до 70-х годов уже двадцатого века, когда на них наткнулись советские реставраторы, занимавшиеся ремонтом храма. И в этот раз находка тела де Круа вызвала оживленную дискуссию и переписку, но в конечном итоге дело все же пришло к своему логическому финалу, и в 1979 году останки герцога были — наконец-то! — преданы земле.

Подвергнув «своего царственного брата Петра прискорбной конфузии», шведский король обратил свой взор на Польшу и принялся крушить армию короля Августа. А что же «венценосный брат» Петр? Урок, преподанный под Нарвой, явно пошел впрок. Слухи о позорном разгроме разнеслись по всей Европе. Больно ударила по его самолюбию потешная медаль, выбитая по приказу Карла XII: на ней Петр был изображен выронившим шпагу, потерявшим шляпу, льющим слезы. Но именно в этот критический момент в нем проявились качества настоящего царя. Еще в точности не было известно, во что обошлась «нарвская конфузия», когда Петр начал готовиться к новым сражениям.

Чего только стоит история со снятием колоколов! Штука была в том, что большую часть торговли железом и вообще металлами Россия вела через Швецию. Русская артиллерия, оставленная под Нарвой в качестве трофея короля Карла, состояла как раз из орудий шведского производства. Вместе с пушками в руки неприятеля попал и главнокомандующий русской артиллерией, первый русский генерал-фельдцейхмейстер грузинский царевич Александр Арчилович. Он родился в 1674 году в Тифлисе; когда ему было десять лет, отец, царь Имеретии Арчил II, вывез его и брата Мамуку (Матвея) в Москву, куда и сам приехал, спасаясь от неурядиц на родине. Молодые князья воспитывались при русском дворе вместе с детьми остальной туземной аристократии, состоявшей в российском подданстве: царевичами сибирскими, касимовскими и прочими.

Царевич Александр был одним из «потешных» царя Петра и его верным товарищем. Их дружба прервалась, когда в 1688 году царь Арчил снова отправился в Грузию, чтобы бороться за свои владения, а сыновей взял с собой, но в родных краях было слишком опасно, и четыре года спустя отец отослал юношей обратно в Москву. Вошедший в возраст царевич женился на дочери боярина Ивана Михайловича Милославского, породнившись с русской аристократией. Затем он участвовал в европейском вояже Петра. В Амстердаме царь изъявил желание послать Александра Арчиловича в Гаагу для изучения артиллерийского дела, чем царевич и занимался до 1699 года. По возвращении в Россию он был обласкан, награжден землями и людьми. Ему пожаловали чин генерала русской службы и передали в его ведение Пушкарский приказ.