Читать книгу - "Москва Первопрестольная. История столицы от ее основания до крушения Российской империи - Михаил Вострышев"

– Смотри, родимая, точно белая ширинка^[5], бледен царь-батюшка! Ни кровинки нет на его ясном личике.

– Давно сердечному неможется, – прошипели змеиные губы боярыни Хитровой.

– Не твоя забота, – оборвала ее старая царевна.

Татьяна Михайловна была старше брата, любила его безгранично и была недовольна его браком с незнатной Нарышкиной. Но, гордая, державная, она не могла допустить, чтобы старая боярыня Хитрова осуждала царицу.

– В день твоего ангела, царевна, недужилось его царской милости, – настойчиво продолжала неугомонная Анна Петровна. – Тогда уже говорили, что лучше ему поберечься.

– Скажи еще, я виновата, что братцу недужится, – с сердцем ответила царевна и, нагнувшись к уху Натальи Кирилловны, что-то спросила.

– Уж я просила, молила отложить действо, а он никак не хотел соглашаться, – ответила та, беспомощно разводя руками.

Грозно сверкнули на говорившую два черных глаза, и, несмотря на оглушительные звуки труб и барабанов, окружающие ясно услышали слова: «Надо уметь хотеть, уметь любить, оберегать». Грустно склонила царица свою хорошенькую головку, и крупные слезы покатились по блестящему запястью.

– Что озорничаешь без толку? – сурово остановила старая тетка свою любимицу царевну Софью.

– Правду говорю: совсем измучат веселые приспешники батюшку.

В эту минуту необычно зашевелились всегда степенные, тяжелые на подъем бояре. Лихачев бросился торопливо спускать занавес. Государь с трудом встал, опираясь на руку Матвеева, и, медленно двигаясь, вышел из Комедийной палаты. Царица со стоном бросилась из-за решетки вслед за супругом. За ней поднялось, заговорило, загалдело все собрание. Князь Юрий Алексеевич Долгорукий посоветовал всем, кто не имел права следовать за царственной четой во внутренние покои, тихо, без шума удалиться.

И развезли по Москве именитые царские гости лихую весть: царю-батюшке сильно недужится! Приуныла Белокаменная. Перестали пировать благодушные москвичи, не видно более боярских нарядных выездов. Заглохли улочки в приходе Никиты на Столпах – не едет по ним царская колымага, не подъезжает она более к хоромам боярина Матвеева. Темны его палаты, не ждут в них, как еще недавно бывало, царского посещения. Болеет царь, тяжело болеет. Слышно, уже с постели не встает.

Теремной дворец в Московском Кремле, южный фасад. 1635–1636 год

Приуныли и жители Немецкой слободы, призадумались гости почтенные, любимые собеседники и друзья Артамона Сергеевича. Хорошо жилось им до сих пор в пределах северной державы. Жаловал, в чести держал их Тишайший царь Алексей Михайлович. Что-то будет теперь, при его наследнике? Очень молод он, хотя государь всюду уже берет его с собою и два года тому назад «объявил» его, по русскому обычаю, в соборе. Тогда иностранцы очень подивились этому обряду. В Успенском соборе царь с возвышения, устланного коврами, «объявил народу» своего старшего сына Федора. Патриарх говорил речь, благословил и кропил святою водою царевича. В ответ юноша тоже говорил речь, кланялся сначала отцу-государю, потом патриарху и на все четыре стороны – присутствующим боярам и народу. С того времени его стали считать наследником отцовского престола, хотя все знали, что самодержавная власть позволяла государю назначить своим преемником любого из сыновей.

Младший царевич Петр, чудо-ребенок, с трех лет уже опоясался игрушечным мечом и ни днем ни ночью с ним не расставался. Даже клал его с собой в постель, когда после больших усилий его мамушке, княгине Ульяне Ивановне Голицыной, удавалось уложить спать развозившегося шалуна. Много знатных толков ходило по столице о прелестном ребенке и о прекрасных душевных качествах его матери-царицы и всей ее родни.

Другое передавали потихоньку о враждебной стороне. Народ ненавидел семью Милославских, их родичей, друзей и приспешников. Темной тучей поднимались эти носители стародавних преданий над ласковым образом царевича Федора.

Крамола росла и зрела в тиши кремлевских палат, пока преданные слуги проводили бессонные ночи около безнадежно больного самодержца. Молод был Тишайший. Мог бы еще долгие годы править своим царством, но Господь судил иначе. Последняя надежда на облегчение исчезла. Безмолвствовал убитый горем Матвеев. Горько плакал у изголовья умирающего родителя царевич Федор. Без чувств лежала у ног обожаемого супруга кроткая царица. Ее отец, все близкие молились и думали только о величии смертного часа, о таинственном преставлении души их царя и друга от земли на небо.

Смерть царя Алексея Михайловича. 29 января 1676 года

Тихо поднялся ковер, висевший над дверью. Тихо вошел патриарх Иоаким, единомыслием, сочувствием которого успела заручиться партия Милославских. Молясь и благословляя, подошел владыка к скорбному ложу. Алексей Михайлович открыл глаза, принял с видимым удовольствием благословение и попросил, чтобы духовник приготовил его к таинству святого причащения. Распахнулись двери спального покоя, подошли все, с болезненным напряжением ждавшие этих последних минут. Жадно ловили они каждое движение, каждое слово умирающего и его близких. С христианским смирением просил государь прощения у всех окружающих, сосредоточенно принял Святые Дары и, просветленный, успокоенный, опустился на подушку. Подошел патриарх и после братского целования тихо, неслышно заговорил с умирающим, наклонившись к его уху. С закрытыми глазами, молча выслушал государь эту речь, пожалуй, ему уже мало понятную, но все же дал немое согласие. По знаку владыки в палату принесли шапку Мономаха. Слабеющей рукой возложил ее царь на юную голову Федора Алексеевича, призывая на него Божие благословение.

– Будь отцом своего народа, – говорил Алексей Михайлович еще твердым голосом, – люби правду, храни веру православную, почитай царицу как родную мать свою, оберегай брата Петра, твоего крестника, замени ему меня.

Царевич обещал хранить завет любимого отца.

Подозвав к себе бояр Нарышкина, Головина и князя Прозоровского, умирающий назначил их пестунами к малолетнему царевичу Петру, приказывая и прося их беречь его, «яко зеницу ока своего». Безутешно плакала несчастная царица. Государь велел себя приподнять, наклонился к ней, благословил. Потом, подозвав князя Прозоровского, державшего на руках маленького Петра, положил руку на голову малютки и уже коснеющим языком едва внятно проговорил:

– Ему суждено быть царем.

Все умолкли, крестясь и молясь. Патриарх начал читать отходную…