Читать книгу - "Ганнибал - Серж Лансель"

Так или иначе, но из всей речи Варрона посланцы Капуи уяснили одно: Рим признался в своей беспомощности. Те же самые люди, которые слушали консула, от него направились прямо к Ганнибалу и заключили с ним соглашение, гласившее: Капуя будет продолжать жить по своим законам, ее граждане не будут нести никаких воинских повинностей, а кроме того, представители города лично отберут из числа римских военнопленных 300 человек, чтобы обменять их затем на сыновей капуанцев, служащих в Сицилии. В подтверждение серьезности своих намерений Ганнибал направил в Капую гарнизон для охраны города, а вскоре с остальным войском вступил в него и сам. Горожане за редким исключением встретили его появление благосклонно. Так, история сохранила для нас имя некоего Деция Магия, посмевшего протестовать и изгнанного за пределы города, а также родного сына инициатора сделки Калавия. Этот юноша вознамерился убить Ганнибала под крышей родительского дома, однако отец сумел вырвать у него из рук оружие ^[80]. Между отцом и сыном разыгралась драматическая сцена, которую Тит Ливий не отказал себе в удовольствии описать (XXIII, 8–9), а Силий Италик выстроил на ее основе целый захватывающий спектакль (XI, 303–368). Ганнибал выступил перед капуанским сенатом, пообещав, что вскоре город станет «столицей всей Италии». И пусть в его словах крылось преувеличение, льстившее самолюбию горожан, цель карфагенян вполне очевидна: они надеялись вытеснить Рим за северные пределы Кампании, фактически установив над югом Италии (а вместе с ним и над Сицилией) свой протекторат.

Два года стремительной войны, в течение которых римлянам приходилось, едва переводя дух, по пятам следовать за Ганнибалом, подходили к концу. В положении обеих противоборствующих сторон наметилась тенденция к стабилизации. Изучение военных операций, проводившихся после осени 216 года, показывает, что римская линия обороны обозначилась к этому времени по течению Вультурна, отделяющего область Фалерна от собственно капуанской территории. «Затвором» служил город Казилин, раскинувшийся по обоим берегам реки, а в наши дни поглощенный разросшейся Капуей. Именно здесь разбил лагерь и разместил свой штаб претор М. Клавдий Марцелл, консул 222 года и победитель инсубров. Ему, исполнявшему тогда обязанности командующего флотом, стоявшим на рейде в Остии, сенат поручил собрать остатки разбитой армии Варрона и принять на себя командование. Одновременно из Рима в направлении Кампании вышел диктатор М. Юний Пера, возглавивший 25-тысячную армию, в которую для увеличения ее численности впервые в истории Рима включили уголовных преступников (Тит Ливий, XXIII, 14, 3).

Оставив в Капуе гарнизон, Ганнибал вновь выступил в поход, захватил город Нуцерию, расположенный на юге Кампании^[81], а затем встал лагерем близ Нолы. На помощь городу поспешил Марцелл, и Ганнибалу пришлось уйти. Тогда он направился к Казилину^[82], завладел по пути Ацеррами^[83], которые сжег и разорил. Карфагенский полководец стремился опередить двигавшуюся из Рима армию М. Юния Перы, о приближении которой он знал. Небольшой, но отважный гарнизон пренестинцев, оборонявший ту часть города, что занимала правый берег Вультурна, оказал Ганнибалу отчаянное сопротивление, однако в конце концов сдался. К концу зимы пунийцы завладели городом и разместили в нем собственный гарнизон.

Между тем основная часть армии Ганнибала обосновалась на зимних квартирах в Капуе. Впервые за три года карфагенские солдаты спали не на голой земле, а в кроватях, и традиция утверждает, что им было с кем разделить ложе. Ставший знаменитым отрывок из Тита Ливия (XXIII, 18, 10–15) в немалой степени способствовал тому, что во многих умах утвердилась идея, согласно которой пунийская армия погубила в пресловутых капуанских «наслаждениях» не только душу, но и тело. По мнению падуанского историка, нескольких недель, занятых посещением бань, возлияниями и обществом женщин — именно этими тремя критериями определялась в античности классическая «сладкая жизнь», — оказалось достаточно, чтобы мощное орудие войны, выкованное Ганнибалом, пришло в полную негодность. Известна приводимая Титом Ливием знаменитая фраза Марцелла, которую вслед за ним повторили и другие (Тит Ливий, XXIII 45, 4; Флор, I, 22, 21): «Капуя стала для Ганнибала его Каннами». Но если согласиться с этим утверждением, то совершенно невозможно понять, как же с таким «негодным орудием» Ганнибал еще больше десяти лет удерживал в своих руках Южную Италию, противостоя превосходящим силам Рима? На самом деле приписываемое Марцеллу высказывание скорее всего преследовало цель «психологического воздействия». Надо было во что бы то ни стало внушить римским воинам, что карфагенские солдаты, вкусив в Капуе от всех удовольствий жизни и поддавшись столь понятным человеческим слабостям, утратили волю к победе.